Эвдиал смотрел на это с добрую минуту. Странная, чужеродная забота обескураживала.
Кем был этот человек и откуда так много знал? Почему в братстве не знают о целой стране? Знал ли об этом Тавус?
«Тавусу – привет».
Конечно, знал. И, зачем-то, обманывал всех.
«Я научу тебя. Ты не останешься один со всем, не зная, что делать».
Рассказал бы он Эвдиалу всю правду, если бы тот остался? И где дно этой правды? Как много Эвдиал и остальные Манфосы не знают?
Лошадь ткнула мордой новоиспеченного хозяина. Эвдиал вздрогнул, вырванный из потока мыслей. Обо всем он подумает позже, а сейчас главное – оторваться как можно дальше. Продолжать движение. Бежать.
— Загнал я тебя совсем, да? Прости, — Эвдиал погладил лошадь меж глаз и протянул яблоко. Та заинтересовано повела мордой и с хрустом съела угощение. — Жаль не можешь рассказать, кто это был, да, Старушка? — лошадь фыркнула в ответ, словно поняла и обиделась на подобное обращение. Эвдиал улыбнулся. — Идем, нужно поспать…
Он привязал лошадь неподалеку, у скопления сухой травы, чтобы та могла поесть. Для тепла набросил на нее оставленную жандармом ткань.
Сам он есть не стал – до сих пор мутило. Соорудил себе лежанку из плаща, травы и груды веток, но та едва ли спасала от холода.
Тогда, чтобы окончательно не околеть, Эвдиал решился развести костер. Совсем крошечный, чтобы дым был не так заметен.
Холод немного отступил, но страх терзал, не отпуская, словно коршун пойманную полевку. Спал Эвдиал урывками и совсем немного, не больше пары часов. Вздрагивал от каждого шороха. Ему казалось, что где-то совсем близко раздавались голоса жандармов.
Больше на тракт Эвдиал не выезжал. Шел неприметными параллельными тропами через лес. Такая дорога замедляла, зато позволяла оставаться скрытным. И если в погоню не спустили собак, найти его тут было практически невозможно. Был в таких тропах и риск – они были излюбленным местом грабителей – кому, как не Эвдиалу об этом знать? – а одинокий путник с лошадью – лакомой добычей. И все же Эвдиал выбрал тропу.
Первая деревня, встретившаяся на следующий день, манила яркими огнями в окнах, обещала уже продрогшим путникам тепло, горячую еду и мягкую постель. Когда Эвдиал повел лошадь дальше, в обход, та протестующе заржала и стала стрелять ушами.
— Тише, тише, — зашептал Эвдиал, волнуясь, как бы не всполошить местных собак. — Я понимаю, — уговаривал он ее, словно человека, — но вдруг это деревня Сепеола? — Эвдиал не успел толком запомнить ни его деревню, ни дорогу и потому боялся случайно попасться. — Нас там схватят… Меня, точнее.
Эвдиал стушевался, перед животным вдруг стало стыдно. Лошадь была ни в чем не виновата.
— Помоги мне немного, — голос Эвдиала был глухой, промерзший, как и он сам. — Обещаю, как только смогу, пристрою тебя хорошему человеку.
За привычку болтать с животными над Эвдиалом часто посмеивались в братстве, но животные – были единственными, кому он мог доверить свои мысли. Не только потому, что те внимательно слушали, но и потому, что не могли разболтать его секретов.
Лошадь фыркнула, но послушно пошла прочь от деревни.
Первые дни Эвдиал шарахался каждой проезжающей по тракту повозки – с троп их было хорошо слышно, но чем дольше шел, тем больше привыкал. Страх стачивался под натиском усталости и холода.
В другие редкие деревеньки, которые, судя по дням пути, точно не могли быть домом старого лекаря, Эвдиал тоже не заходил, опасался, что жандармы могли предупредить местных птичьей почтой.
Но с каждым днем сил на предосторожность оставалось все меньше. Эвдиал мало ел – запасы быстро кончились, а охотник из него был скверный. В братстве ему чаще приходилось ухаживать за зверьем, а не стрелять его.
Дни шли, и голод вгрызался в тело как дикий зверь, сжимал нутро, кружил голову, как высота горного перехода.
Эвдиал устал. И усталость сковывала, утяжеляла его тело, замедляла. Радовало лишь, что сухой травы для лошади было в избытке. Но и животному дорога давалась непросто.
Спал Эвдиал тоже мало – боялся сбавить темп движения, а когда усталость все же смаривала, то сон прерывала вереница кошмаров. Вскоре он вымотался так, что и страх, и надежда, и прочие чувства уступили место равнодушию. В конце концов, какая разница, что прикончит его? Виселица, голод или нож грабителя?