— Просто иди, — говорил он себе день за днем, едва волоча ноги. Лошадь он уже не седлал, чтобы она могла пройти как можно дольше, чтобы хоть у кого-то из них были силы.
…Куда, предательски отзывалось в голове, куда ты идешь? Для чего?
— До города… — отвечал он, сам не зная, кому. — Нужно добраться до города… Там можно спрятаться, там можно выжить…
…Ложись прямо здесь, на земле. Не зажигай огня. Просто поспи, ты ведь так устал…
Эвдиалу хотелось послушаться. Лечь, уснуть и забыться сладким, крепким сном… Но вместо этого он каждый раз разводил костер и упрямо шел дальше.
Эвдиал продержался так практически две недели пути. Чем дольше шел, тем больше позволял себе спать, но все никак не мог отдохнуть и каждый раз едва поднимался. Лошадь, несмотря на все старания Эвдиала позаботиться о ней, тоже постепенно сдавала. Голод назойливо точил изнутри. Поймать дичь он уже не пытался – скорее бы сам стал обедом волков.
Вокруг на много дней пути была лишь одна сухая трава, голые деревья и опавшие листья. Все дни слепились в один большой. Долгий, холодный и серый.
Пока однажды не пошел первый снег. Совсем мелкий, еще не способный укрыть собой землю. Он сбивался в маленькие кучки среди иссушенной травы.
Тогда Эвдиал впервые остановился и долго смотрел в бесцветное небо, осыпающее холодом. Только в этот миг, Эвдиал понял, как сильно оказывается его ждал. Ведь это значило, что Манфосы перешли горную тропу, чтобы попасть в крепость на зимовку.
Как бы сильно они не хотели нагнать Эвдиала и наказать за нарушение кодекса, но рисковать и оставаться по эту сторону горной цепи на зиму они бы не стали.
Эвдиал вдохнул полной грудью. Воздух казался удивительно свежим, а в теле вдруг поселилась уже почти забытая легкость. По крайней мере Манфосов уже можно было не бояться.
Однако вместе с легкостью, снег принес еще больше холода. И пусть в этих местах, погода была куда милосерднее, чем на самом севере, Эвдиал нуждался в еде, более теплых вещах, а лошадь – в отдыхе.
Он держался до последнего, но в конце концов, холод и усталость вынудили Эвдиала показаться людям.
В деревне его встретили с настороженным интересом, а сам Эвдиал не мог отделаться от чувства, что еще немного и его узнают, набросятся всей толпой, и в конце концов он снова окажется в руках жандармов, в подвале, пропахшем кровью.
Эвдиал кутался в плащ, боялся случайно показать клеймо. Зашить разорванную на спине рубашку у него не было возможности. Он связал вместе два разорванных края, но любое неосторожное движение, и он мог себя выдать.
Но жители только расспрашивали его кто он и откуда. Эвдиал рассказал уже заготовленную ложь как его и других кочевых торговцев ограбили в пути, что в живых остался лишь он сам и лошадь, сбежавшая во время этого злосчастного события.
Кочевыми торговцами Манфосы притворялись постоянно, – Эвдиал лишь видоизменил эту историю для себя, – из раза в раз они повторяли одно и то же, если на трактах у кого-то возникали вопросы.
Вопреки людскому мнению, вне деревень, на которые нападали, Манфосы старались не привлекать к себе внимания и обходиться без лишней крови. Дело, конечно, было не в милосердии, лишь в нежелании оставлять за собой кровавый указатель. Все их награбленные вещи действительно походили на товары, а оружие казалось было лишь для защиты. Более того, в городах они действительно торговали. Не сами, конечно, продавали награбленное местным торговцам, а те никогда бы не подумали с кем на самом деле имеют дело. Иногда им даже удавалось обманывать патрули жандармов.
Но теперь Эвдиал сомневался, что дело было в их правдоподобной лжи. Кто знает, сколько еще было таких жандармов как Сиб?
Удовлетворив чужое любопытство Эвдиал стал просить работу, любую, в обмен на еду и ночлег.
Жители не отказали – в деревнях всегда было чем занять руки. Хоть награда их была весьма скромной – немного каши, да место в сарае, этого хватило, чтобы немного перевести дух. Но все это было лишь передышкой, коротким выдохом, частичкой тепла, которой спасаешься на минуту, а потом идешь дальше, не успев как следует отогреться.
Эвдиал не нужен был в деревне насовсем, надолго, на всю тяжелую зиму. Да и что он мог предложить, за что ему было давать кусок хлеба, а главное – обещание, что он не умрет от голода и усталости, что он может остаться? Ничего. С тем, что ему поручили, скорее из сочувствия, чем из реальной нужды, мог справиться и ребенок.
И через два дня Эвдиал отправился дальше.
После он остановился еще в одной деревеньке, – она была в неделе пути от первой, – но лишь на ночь. Эвдиал никак не мог отделаться от страха, что в еду и питье подмешали снадобье, наподобие того, которым его опоил Сепеол.