— А как я могу тобой не руководить, если ты не можешь сделать даже укороченный удар?
— Гляди‑ка, кто дает уроки, — взвизгнула Петти. — А почему ты не играешь у сетки?
Боб с отвращением швырнул свою ракетку и ушел с корта.
И так пошло из месяца в месяц. Поползли разные слухи. Боб трусливо удирал, чтобы поиграть с одной девчонкой на другом корте, а Петти по утрам подбирала себе для игры любого постороннего мужчину.
Никого не удивило, когда Петти поехала оформлять развод.
Она жаловалась на невозможный характер Боба.
Он обвинял ее в неправильном подходе к мячу и в том, что Петти всегда мешала ему своим криком, когда он играл на задней линии…
Она сказала, что он никогда не давал ей достаточно денег на покупку новых теннисных мячей.
Боб сказал, что она безрассудно проматывала деньги, вместо того чтобы покупать нейлоновые струны для ракеток.
Суд решил, что этого вполне достаточно для развода.
Боб и Петти теперь встречаются очень редко. Они всегда прогуливаются по разным сторонам корта.
Члены теннисного клуба не одинаково оценивают этот разрыв. Жены осуждают Петти за мотовство, а мужья говорят: «Боб совершил ошибку. Он не должен был потворствовать Петти, выдвигая игру в теннис на первый план!»
ЗВОНОК БОББИ ФИШЕРУ
Президенту Никсону придется принять одно из наиболее важных решений за свое правление— позвонить или нет по телефону Бобби Фишеру, выигравшему мировой шахматный чемпионат в Исландии.
Много лет уже не было такого антигероя, как Фишер. Его поведение до и во время турнира заставило одного читателя написать: «Фишер — единственный американец, который может заставить американцев «болеть» за русских».
Основываясь на поведении Фишера в Исландии, можно представить, что этот телефонный разговор прозвучит примерно так:
— Хэлло, Бобби, говорит президент Никсон. Мне захотелось позвонить и поздравить тебя с победой в Исландии.
— Короче, пожалуйста, я устал…
— Это великий день для Америки, Бобби!
— Это великий день для меня. Я выиграл сто пятьдесят тысяч долларов и показал кое‑что этим исландским недотепам.
— Знаю, Бобби… Я всегда входил в шахматную команду своего колледжа.
— Большое дело.
— Но затем я перекинулся на футбол.
— И из‑за этого вы мне звоните?
— Подожди минутку, Бобби. Я всегда звоню каждому, кто выиграл чемпионство для Америки. Мне хочется устроить парадный белогалстучный прием в Белом доме, когда ты вернешься.
— Сколько мне заплатят за приход?
— Заплатят? Я не плачу людям, которые приглашены на прием в Белый дом.
— А что это мне даст?
— Я приглашу весь кабинет министров, Верховный суд, лидеров конгресса и любого богатого члена республиканской партии, который играет в шахматы. Будет приглашен и этот парень Ломбарди, твой секундант во время матча, чтобы играть после приема. Это тот минимум, который я могу сделать для победителя великого Спасского…
— Хорошо! Я приду, но вот мои требования. Вы пошлете за мной в Исландию свой президентский самолет… Вы лично встретите меня в аэропорту. Предоставите мне лимузин, номер–люкс в отеле, персональный теннисный корт и персональный плавательный бассейн. А также секретных агентов, чтобы меня не задушили газетчики…
— Думаю, что смогу все это сделать, Бобби.
— И никаких телевизионных камер!
— Никаких телевизионных камер?
— Ненавижу телевизионные камеры. Они вгоняют меня в неистовство. Если я увижу хотя бы одну телевизионную камеру, тотчас уйду.
— Не волнуйся, Бобби! Телевизионных камер не будет!
— И никаких разговоров, когда я ем. Не могу есть, когда люди болтают.
— Очень трудно будет устроить большой прием в Белом доме, чтобы никто не говорил.
— А это уж ваша проблема. Если я услышу какой‑нибудь шум, вам самому придется поискать другого чемпиона мира по шахматам.
— Все, как ты скажешь, Бобби. Ведь это прием в твою честь!
— А в котором часу это будет?
— Думаю, что около восьми.
— Я буду к девяти. Не люблю стоять в ожидании и вести светскую беседу с политиками в накрахмаленных сорочках.
— Понимаю, Бобби!
— Ия принесу свой стул. Не могу есть, когда сижу на чужом стуле. И еще одно: мне не нравится слишком яркое освещение, когда я ем. При ярком свете я не примусь за первое блюдо.
— Никакого яркого освещения. Я понял тебя, Бобби. Мне хочется добавить только, что мы все гордимся тобой. Ты подаешь хороший пример американской молодежи.