– Этого я не могу вам сказать: механизм эвакуации за границу уже запущен, а поскольку со мной тут, у вас, может приключиться всякое, подробности маршрута мне неведомы. Скорее всего, парень уже тю-тю…
– Вы в своем уме, ротмистр? – голос генерала был тих и участлив. – Вы хоть отдаленно понимаете – во что влезаете и под какие статьи идете? Вы и ваше ведомство?
– Ну, ведомство мое – бывшее! – тут вообще ни сном, ни духом,– улыбка ротмистра была легка и безмятежна. – Что ж до меня, ваше превосходительство, то я и так уже во всё это влез по самую маковку – безо всякого своего желания и согласия, и теперь мне – обратного хода нет, только вперед!
И если я не отменю приказа, мальчишка пришлет сюда из-за границы довольно неприятные документы, так что ликвидировать меня или законопачивать пожизненно в шлиссельбургскую одиночку уже бессмысленно. А вот если мы сейчас сговоримся, я готов поделиться кое-какими соображениями об убийстве министра колоний, которое вы сейчас расследуете. И если эти мои соображения помогут делу, вы прекратите подверстывать меня к убийству Командора – во что вы и сами наверняка не верите ни на грош. Такая вот «сделка с правосудием»; идет?
– Никакого «дела об убийстве министра колоний» нет, господин Расторопшин. Смерть была признана естественной.
– Да, и это было политическим решением сверху. Но вы, тем не менее, продолжили расследование – неофициально и секретно. И визит человека-тени ясно говорит о том, что вы «ведете огонь в верном направлении».
– А вы-то за каким дьяволом влезаете в эту кашу, ротмистр? – ворчливо откликнулся генерал после довольно продолжительного молчания.
– Чтобы избавиться от преследования по абсурдному обвинению. И еще: мне – как, похоже, и вам – не нравится, когда в столице моей страны иностранные агенты невозбранно убивают министров; вас это удивляет?
– Нет, нисколько. Продолжайте.
– В качестве вводной, ваше превосходительство: Лукашевич подробно рассказал мне о случившемся в особняке министра и в клубе «Бристоль». Поскольку официальной подписки о неразглашении он не давал, нарушения закона в том не было.
– Господи, а это-то вам зачем понадобилось? – с какой-то уже безнадежностью вздохнул генерал.
– Чтоб понять – чего он углядел со своей собакой такого, что их решили убрать. Для нападения на охраняемую конспиративную квартиру тайной полиции надо иметь очень серьезный мотив, не так ли?
– Да я не о том! Вы хоть понимаете, к какого уровня государственным тайнам походя прикоснулись? Профессионал – а ведете себя как младенец: увидал красивый гриб, красный в белую крапинку – и сразу в рот…
– Ну, священный принцип «меньше знаешь – крепче спишь» работает не всегда и не везде: в нынешнем моем положении, знаете ли, можно уснуть до того крепко, что не проснешься вовсе…
– Вы имеете в виду: власть или публика?
– Совершенно верно, ваше превосходительство! Я не знаю никаких подробностей первого покушения, но то, что случилось на Морской – это какой-то праздник оккультной чертовщины, о котором увлеченно судачили бы хоть в кабаках у Московской заставы, хоть в салонах на Невском. Причем чертовщины, чрезвычайно опасной для общественных умонастроений – объяснять сие надо ли?
– Мне – нет. Продолжайте.
– Ничего этого, как мы видим, нет. Все эти живописные подробности поведения оборотней в городской черте, плюс полная неспособность властей и полиции бороться с оными, достоянием широкой публики так и не стали. Эрго, адресат посланий – именно власть, которую, помимо всего прочего, шантажируют возможностью крайне неприятного общественного резонанса; делают это умно – позволяя шантажируемому сохранить лицо… Как вам такая гипотеза, ваше превосходительство – на уровне общих соображений?
– Гипотеза, может, и любопытная, – равнодушно пожал плечами генерал, – но я пока решительно не вижу, чем это может нам помочь в расследовании конкретного происшествия на Морской. Надеюсь, это не всё, что вы собрались нам предложить на обмен?
– Конечно же нет! Я, собственно, как раз и перехожу к Морской и «Бристолю» – но рассмотреть происшедшее предлагаю именно под этим углом зрения: преступник не заметал след, а, напротив того, всячески привлекал к нему внимание. Подчеркиваю: не фабриковал ложный след, а преподносил вам на блюдечке истинный!
– Любопытно… Продолжайте.
– Все эти сказки насчет «оборотней» понадобились лишь для того, чтобы привлечь на место предстоящих событий собаку – которая четко «опознала» бы как посетителя особняка человека, имеющего на это время железное, в упор из пушки непрошибаемое, алиби. На фоне всей прочей чертовщины, из которой скроено это дело, человек, могущий находиться в двух местах сразу, смотрится не настолько фантастично, чтоб расследование могло просто отмахнуться от сего факта.
– Его зовут Валентин Карлович Шелленберг, у нас на него ничего нет. То есть – вообще ничего, сколько ни искали. Человек без прошлого.
– Вот оно как… – пробормотал ротмистр. – А к нашим обращались?
– Кстати, ротмистр: налет на конспиративную квартиру неплохо вписывается в вашу схему и сам по себе. Он ведь столь же демонстративен, как и предшествующие акции, столь же знаковый – такого профессионального унижения наше ведомство не испытывало на моей памяти ни разу, и столь же неведом при этом для широкой публики – выставлять напоказ это наше унижение никто, похоже, не собирается…
– Именно так, ваше превосходительство. С одной лишь поправкой: демонстрация в этот раз не планировалась вовсе. Ваши просто пробудились бы поутру, имея на руках загадочно умерших – либо бесследно исчезнувших – свидетелей, и объяснялись бы потом до умопомрачения с внутренним расследованием о своих забавах с веществами. И кабы не случился там ваш покорный слуга – именно так бы оно и вышло… Так что цель на этот раз была, похоже, несколько иная.
– Любопытно… – задумчиво повторил генерал. – И что же из всего этого следует практически?
«Практически из этого следует, например, что я сейчас пошел на “установление несанкционированных горизонтальных связей с чужой спецслужбой” (каковое от вербовки отделяет весьма зыбкая грань) и намерен причинить крупные неприятности организаторам охоты на министров колоний, не имея представления ни о политических целях той охоты, ни об отношении к ней собственной Службы (судя по репликам Александра Васильевича – сложном-неоднозначном, скажем так…) – и всё это ради задания, которое, после смерти Командора, не факт что остается в силе…»
– Практически из этого следует, ваше превосходительство, что у вас – лично у вас! – есть шанс прервать эту чреду загадочных смертей: если и не схватить виновных, то по крайней мере вынудить их свернуть операцию. Ну и показать предметно тем «оборотням», что гордыня – смертный грех, а в этом городе все таки еще мы хозяева… Для этого вам надо довести до сведения этого самого, как бишь его – Шелленберг, да? – сообщение из трех слов, буквально – непременно продублировав его при этом главе ихнего калифорнийского Представительства: они там всё поймут.
«А самое практическое следствие, кстати – что мы по любому выводим из игры Сашу, но такими сантиментами мы грузить его превосходительство не станем…»
– Хотите проверить, как действует на оборотней заклинание из трех слов? Ну-ну…
– Слов-то три, но заклинаний, собственно, два: «Собака выжила» и «Близнецы»; будучи произнесены в паре – должны сработать.
– Бог ты мой, ротмистр! – лицо генерала отразило последовательно богатую гамму чувств, но остановился он в итоге на брезгливом раздражении. – Так занимательно начали, и так скверно закончили… Сочиняли детективный роман, но не совладали с развязкой и вызвали Deus ex machina – обратив всё в пошлую мелодраму. Близнецы – ну да, конечно, куда ж без них… Причем не иначе, как одного из них похитили в детстве индейцы, но потом они признали друг дружку по родимому пятну на причинном месте, в форме золотого клугера… Нет, вы и вправду думаете, будто мы тут не прорабатывали версию о людях, имеющих необычайное сходство – ну или которым, по крайней мере, такое сходство придали? И не изучили на сей предмет все связи калифорнийского представительства – так, как мы это умеем?