В фильме "Polyester" Джон Уотерс сделал блестящую пародию на фут фетиш. Один из его героев, агрессивный подросток-ноготеррорист, нападал на теток и нещадно оттаптывал им ноги. Его жертвы регулярно рассказывали о пережитом потрясении в теленовостях. В конце концов подростка отловили, судили праведным американским судом и определили в психушку, из которой он вышел здоровым и нормальным американцем с маленьким хобби: он начал заниматься живописью и рисовал исключительно женские туфли. Счастливый американский END.
"ЖЕНЩИНА: БИОЛОГИЧЕСКАЯ ОШИБКА?"
На днях прочитал скандальное эссе Уильяма Берроуза "Woman: А Biological Mistake?", за которое на него наскакивали феминистки с обвинениями в мизогинии. Между тем, в первых строках эссе Берроуз сам признается, что да, он мизогинист, сама жизнь сделала его таким. "Прошло несколько миллионов лет, пока стало понятно, что динозавры были биологической ошибкой. Неужели столько же придется ждать и в отношении женщин?"
"ЗОЛОТОЕ ПЕРО ЭМИГРАНТСКОЙ ПРЕССЫ"
Меня интервьюировал Владимир Козловский, которого называют "золотым пером эмигрантской прессы". Чтобы поддерживать эту сомнительную репутацию и свой материальный уровень (совсем неплохой, если сравнивать с большинством эмигрантских завшивленных журналюжек), желчный Козловский пишет не то три, не то четыре статьи в день (о чем сообщает c непонятной мне гордостью). Плюс к этому - ежедневные радиорепортажи. Каждый свой текст он переписывает по несколько раз для разных изданий. Это своего рода reсycable журнализм журнализм многократного использования.
Козловский не зря потратил время на составление словарей тюремно-лагерного жаргона. Язык советских зеков, щедро сдобренный американским сленгом, - это его язык. Свое отношение ко мне и моему творчеству он сформулировал довольно оригинально: "Даже Лимонову до вас еще срать и срать!" (Наверное, это он льстил, но все равно приятно.) Насколько я знаю, у Козловского на меня целый файл. Во время интервью он провел настоящий "допрос с пристрастием": все время пытался меня поймать на чем-то. Я ему говорю: "Владимир! Обо мне уже написано столько разгромных статей! Будьте оригинальны!" А он мне: "А я не хочу быть оригинальным!" Какая уж там оригинальность - при трех-то статьях в день! А то и четырех!
- Правда ли все то, о чем вы пишите? - спрашивает он.
- Чистая правда.
- А верите ли вы в то, о чем пишите?
- Конечно, нет! - отвечаю откровенно. (Я же не Библию пишу, чтобы в нее верить!)
Напоследок Козловский сфотографировал меня на фоне портрета Ленина над его диваном. "Чтобы читателям еще страшнее было!" - пояснил он. Наверное, он прав. Страшнее Могутина может быть только Могутин на фоне Ленина!
МОЯ БЛАГОПОЛУЧНАЯ СТАРОСТЬ
Fortune cookies ("печенья с предсказанием судьбы") - скромное развлечение для обывателей. Они подаются после еды в китайских ресторанах. Внутрь каждого печенья вложена бумажка с предсказанием. Мне несколько раз выпадало одно и то же: "Вас ждет счастливая и благополучная старость!" Ничего себе - пожеланьице! Не дай бог мне дожить до тех счастливых и благополучных лет. Как говорит Митя Волчек, "только фантастически богатое существо может себе позволить дожить до старости!" Я никогда не верил во все эти глупости, однако, если это предсказание все-таки сбудется, - нельзя ли мне получить часть того ебанного благополучия авансом, прямо сейчас?
"ПОРНОБИЗНЕС - ЭТО КРОВАВЫЙ БИЗНЕС!" - III
У Гордона - неприятности на работе. Разногласия с начальником Дагом по поводу моделей. Даг считает, что в их порножурналах нужно демонстрировать только накачанных парней с большими хуями, потому что никому не нужны худые парни с маленькими хуями. Гордон предлагает компромисс: печатать фото худых парней с большими хуями. На что Даг возражает, что их журналы стали популярными за счет "качков" и нужно и дальше придерживаться такой политики. Гордон, в отличие от Дага, не любит "качков" и страдает от недостатка понимания и творческой свободы.
А ТЫ ЗАПИСАЛСЯ В ЛЕСБИЯНЦЫ?!
Прогуливаясь вечером по Гринвич Вилладж, я набрел на демонстрацию, растянувшуюся на несколько перекрестков и собравшую не меньше тысячи участников, в основном - женщин. Движение было перекрыто во всей округе. Предводительствовали несколько горластых мужиковатых баб с мегафонами, выкрикивавших дебильные лозунги типа наших, пионерских: "Раз-Два-Три-Четыре! Три-Четыре-Раз-Два! Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд!" Плакаты и транспаранты призывали положить конец дискриминации и насилию против лесбиянок. Колонну охраняли полицейские и сурового вида кобловки из боевой организации "Dykes on Bikes" ("Лесбухи на Мотоциклах").
Последний раз я участвовал в демонстрации, когда мне было лет 12 или 13, то ли на 1 Мая, то ли на 7 ноября. Конечно, я бы не участвовал, если бы меня не заставили, как и всех детей в школе. И вот я опять в толпе, и вконец охуевшие люди вокруг меня кричат такие же лозунги, только на английском: "Раз-Два-Три-Четыре! Три-Четыре-Раз-Два! Кто шагает дружно в ряд? Лесбиянский наш отряд!"
МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ
Я никогда по-настоящему не учил английский. Каждый раз, когда меня спрашивают, где я освоил язык, я честно отвечаю: "В кровати!" Полиглотство профессиональное заболевание валютных проституток.
ДЕДУШКА S
Меня пригласили на TV, на голубой канал местного кабельного телевидения. Ведущий, дядька в дешевом костюме и с подозрительными пятнами на лице, держался так, будто он работает на CNN или АВС. После эфира меня повели знакомить с боссом - владельцем канала Лу Малеттой, которого я мысленно окрестил дедушкой садо-мазохизма. Это был лысый мужичок лет шестидесяти, с пышными усами в форме подковы, в кожаных штанах и тесной маечке без рукавов, расстегнутой на волосатой груди. Дряблые старческие чресла обхватывали проклепанные напульсники и браслеты. Стены кабинета украшали многочисленные мужские "ню". Через пять минут общения он все еще с трудом выговаривал мое имя, но говорил так, будто знает меня всю жизнь.
Он не знал обо мне ничего, кроме того, что я - русский журналист-пидор. Однако этого "дедушке S" было достаточно, чтобы дать мне кучу советов, поучений и наставлений. Стиль его речи напоминал проповедь: "Поверь мне, парень, я много пожил на этой земле, я знаю жизнь, и я знаю, что тебе нужно делать: писать правду о жизни. Людям нужна правда, они жаждут узнать ее от тебя!" Я не прерывал этот душеспасительный монолог только в знак уважения к его старости. Однако это постоянно делал секретарь, вертлявый мальчик, сообщавший, что звонит тот-то и тот-то. "У нас - важный разговор! Пусть подождут или перезвонят!" - босс явно увлекся общением с "этим русским". Вертлявый секретарь демонстративно ревновал.
- Тебе, парень, нужно писать по-английски, - продолжал наставлять меня "дедушка". - А если не можешь писать - записывай свои мысли на диктофон. Найди какого-нибудь мальчишку, который за 4-5 баксов в час будет расшифровывать твои записи. На статью вам вполне хватит трех часов. Пошлешь ее в "Нью-Йорк Таймс" или "Вашингтон Пост", они, конечно, напечатают, потому что ведь не каждый день из Германии приезжают голубые журналисты...
- Я из России приехал, а не из Германии, - прервал я бурный поток его фантазии.
- Вот я и говорю: не каждый же день из России приезжают голубые журналисты! За каждую статью получишь несколько сот баксов, расплатишься с мальчишкой. Потом, глядишь, издашь книгу! Давай, парень, работай, пиши, рассказывай людям правду о жизни, люди жаждут узнать от тебя правду!..
Я не стал разочаровывать старика, рушить его фантазии и объяснять специфику журналистской работы, тем более - моей журналистики. Я сделал вид, что поверил, будто в "Нью-Йорк Таймс" ждут - не дождутся, когда же я наконец пришлю им свои первые опусы на английском. Ведь не каждый день в Америку приезжают пидоры из Германии... Вернее, из России.