Вермонтские городки кончались раньше, чем мы туда успевали заехать: три домика, пивная, мостик — и снова лес.
Объездив весь штат, мы не видели реклам (кажется, здесь они запрещены), «Макдональдза», кинотеатра, универмага, пятиэтажного дома. Даже элементарный магазин — изрядная редкость. И наверное, местные жители, собираясь в супермаркет, надевают воскресные костюмы.
Вермонт, забравшийся в самый глухой угол Америки, остался вопиющей провинцией. И ему это нравится, потому что Вермонт — это всеамериканское захолустье, заповедник сельской тишины. Наверное, каждой стране нужна идеальная провинция. Такое место, где всем становится ясно, как далеко мы ушли по пути прогресса и как много потеряли по дороге. Жить здесь понравится далеко не всем. Но этого и не нужно. Достаточно, что где-то существуют вермонтские городки, которые просто не могут обойтись без уменьшительного суффикса. Ослепительно-белая церковь, маленький, но с солидными колоннами банк, лавка, в ассортименте которой на первом месте — наживка для рыбной ловли. Еще — железная дорога и местные девушки, с завистью провожающие монреальские поезда. Есть в Вермонте что-то от меланхолической чеховской провинции.
Вермонт даже нельзя назвать старомодным. Он застыл вне времени. В стране, где нет своих готических кафедралов или античных руин, история запечатлена в атмосфере спокойного, размеренного существования. Годы здесь отсчитывает не календарь, а естественная смена сезонов.
Но все это не значит, что Вермонт — заповедник нетронутой природы. Напротив, вермонтская земля несет на себе следы человеческой деятельности.
В Вермонте мы впервые поняли, как красив сельскохозяйственный пейзаж. Не бесконечные поля — от горизонта до горизонта, а маленькие, уютные фермы со знаменитыми красными амбарами, не менее знаменитыми крытыми деревянными мостами, мельницами, коровами, лошадьми.
Вряд ли местные аграрии вносят весомый вклад в сельскохозяйственное могущество Америки. Сельская жизнь в Вермонте имеет скорее декоративный характер. Вот так горожанин представляет себе идеальную, как на картинке, ферму.
Вермонт сохранил нетронутой эстетическую выразительность сельского ландшафта и этим оказал Америке огромную услугу. Туристы, которые приезжают сюда со всего света, оказываются в доиндустриальных временах. Буколика нужна не только романтическим поэтам. Без нее обеднеет жизнь современного человека, который уже забывает, что молоко берется из коров, а не из бутылок.
Мы привыкли к тому, что охранять следует памятники архитектуры или чудеса природы. Однако в Вермонте предметом охраны служит нечто другое, более эфемерное: эстетика сельской жизни.
На открытке, которую мы послали из Вермонта в Нью-Йорк, изображен трактор на фоне зеленого луга. Вроде бы странный сюжет. Трактор — все же не Акрополь. Но в Вермонте все сельскохозяйственные атрибуты носят декоративный характер.
Может быть, вот из таких заповедных, живописных местечек и рождается уважение американцев к своим фермерам. Все же корни этой страны, как и любой другой, — в земле.
Ничего в Вермонте толком не растет (сено, горы, сахарные клены). Нет тут настоящей промышленности (гранитные надгробья и деревянные индейцы). Да и денег в общем-то нет. Вермонт — один из самых бедных штатов (аборигены с гордостью заявляют, что самый бедный). Но благодаря всему этому он стал оазисом неамериканского образа жизни. Изъятый из Штатов, Вермонт заключил себя в скобки.
Половина его полумиллионного населения — пришлая. Это люди, сбежавшие от процветания, карьеры, конкуренции, обязанностей. Постаревшие хиппи, безнадежные писатели, просто лентяи. Америка настолько богата, что в ней есть место даже для тех, кто богатым быть не хочет, — Вермонт.
Деньги всегда были камнем преткновения на пути американской культуры. Нигде в мире им так не поклонялись, но и нигде в мире с ними так не боролись (оставим пока Россию). Чем стремительнее богатели Соединенные Штаты, тем больше это беспокоило американскую интеллигенцию. И самая отчаянная война между меркантильным и творческим интересом проходила здесь, в Новой Англии.
На севере штата Нью-Йорк неистовствовал Фенимор Купер: «Государство должно быть независимо от денег и обязано противостоять их пагубному воздействию».
В Массачусетсе ему вторил романтический Эмерсон: «Человек — просто машина, добывающая деньги. Он — придаток имущества. Почему мы должны отречься от своего права исследовать озаренные сиянием звезд пространства истины ради акра земли, дома, амбара?»