Неподалеку я вдруг с изумлением увидал Леху — он молотил пудовыми кулаками двоих сразу. Поодаль Ложечевский в светящихся клешах артистично, как дирижерской палочкой, фехтовал колом. А в центре драки, на уважительно освобожденном пятачке сошлись голова к голове татуированный уркаган Третьяков с таким же татуированным фиксатым поселковым.
— Бля бу, век свободы не видать, — попеременно сипели они, примеряясь друг к другу одинаковыми финками.
Поселковые дрогнули и покатились вниз, к реке, мы с торжествующим ревом гнали их, не давая оглянуться.
Несколько человек еще отбивались с тележки, тогда Леха и Кочет отцепили их от трактора, разогнали под уклон и отправили догонять своих. Грохоча железным дышлом по булыжникам, тележка со вцепившимися борта поселковыми промчалась по улице и нырнула с обрыва в реку.
Запоздало залились милицейские свистки, подоспели милиционеры на мотоциклах во главе с дядей Мишей. Первым делом они скрутили Третьякова. Танька подбежала ко мне, схватила под руку, и мы чинным прогулочным шагом прошли прямо сквозь милицейскую цепь, удивленно оглядываясь: дерутся, что ли? а мы тут мимо проходили… Мужики расхватывали первых попавшихся девчонок, своих и вовсе не знакомых. Тех, кому не хватило пары, милиционеры запихнули в броневики и увезли.
Мы с Танькой спустились к реке. Здесь, между обрывистыми берегами, было уже темно. Она намочила платок и стала протирать боевые отметины на моем лице.
— Больно?
— Да ну, ты че! Ты б видела, как я двоих уложил, — возбужденно начал рассказывать я. — Он ко мне, а я как зафигачил!..
Танька молча улыбалась, и я замялся, прикрутил громкость.
— А в общем, ничего особенного. Так, помахались немножко…
Мы вскарабкались на песчаный обрыв. Я исподлобья смотрел на белеющие у самого лица Танькины ноги. Она обернулась, прижала подол и кивнула:
— Иди вперед.
Я за руку вытащил ее наверх, и мы сели на бровке. Танька зябко передернула плечами. Я, как по команде, снял пиджак, набросил на нее… И убрал руки на место.
— Ну? — спросила она.
— Что?
— Хриплы-ый!.. — раздался плачущий голос. Трое поселковых, озираясь, ковыляли по берегу. Мы с Танькой разом откинулись на траву. — Суки, стиляги поганые, убью!.. Хриплы-ый, ты где?.. — они прошли под нами.
Мы лежали вплотную, так что чувствовали на губах дыхание друг друга, но даже кончиком пальца не касаясь.
— Твое желание? — шепотом спросила Танька.
— Любое? — шепотом уточнил я.
— Американка.
— Я… — шепотом торжественно начал я. — Я хочу…
Танька, не мигая, не дыша смотрела мне в глаза. Сердце у меня стучало все быстрее, будто скорый поезд разгонялся.
— А я еще не придумал! — вдруг весело, громко сказал я. — Обязательно сразу, что ли?
Танька бесшумно выдохнула. Она приподнялась на локте и наклонилась ко мне сверху.
— Закрой рот, — тихо засмеялась она. — Ты что, есть меня собрался? Вот так…
Я лежал руки по швам, мы касались только губами, но мне очень мешал нос, он почему-то уперся в Танькину щеку, так что я скоро стал задыхаться. Наконец, она отстранилась.
— А я ведь еще не сказал, чего хочу… — прошептал я, отдышавшись.
— Это я так хочу… — ответила Танька. Она снова наклонилась ко мне, и мы обнялись.
По всему городу горели костры, стояли колоннами броневики и бронепоезда, грузовики с огромными портретами. Я весело шагал, размахивая руками — широким зигзагом от костра к костру.
— Революционный привет! — орал я буденновцам и матросам. — Носовое — пли!!
Они смеялись, глядя мне вслед.
В темном крутом переулке под одиноким фонарем, где я встретил Киселя, я услышал вдруг в темноте глухой грохот. Я остановился, и в круг света к моим ногам выкатился, прыгая через сломанный козырек, пробитый красный шлем с тринадцатым номером. Я замер с похолодевшим сердцем. Медленно подобрал шлем и поднял глаза к далекой яркой звезде. Она мигала в небе, будто сигналила что-то…
Антонина встретила меня, строго поджав губы. Она даже не заметила шлем у меня в руках. Как только я вошел, она протянула мне листок.
— Что это? — спросил я.
— Мамино письмо. Отец получил квартиру в гарнизоне. Они ждут тебя. Так будет лучше для всех, и для тебя в первую очередь.
Леха, сидевший с забинтованной пятерней, молча развел руками: я здесь ни при чем.
— Я уже купила билет. После праздника мы тебя проводим. Как раз каникулы, — торопливо добавила она.
Она боялась, что я начну спорить.