После каждой детородной неудачи я приезжала в больницу и врач выскребал мое лоно. Я напоминала самой себе тыкву под Хэллоуин, в которой моя мама копается ложкой, выгребая семечки, пленки и жилки. В детстве это казалось милой детской забавой, но теперь стала закрадываться мысль: а вдруг это было знамением? По какой-то странной причине обе мои сестры так же бесплодны, как и я. Клан Мак-Брумов вымирает, и ни одна из нас не в силах этому помешать.
На следующий день, вечером, мы сидели в пустынном дворике ресторана «Маларримо» и пили текилу. Звезд не было, и дул сильный ветер, обрывавший листву с миндального дерева. Я прижалась к Сэму и нежилась в его объятиях, радуясь, что Нина все это видит. Она же перемывала косточки одной особе, которую мы встретили пару дней назад в лагуне Скэммон. Эта рослая брюнетка по имени Келли Как-ее-там бросила мужа и детей ради работы в «Биологических путешествиях», компании, делавшей деньги на экотуризме, который процветал в здешних краях.
— Она из Огасты. — Это прозвучало как объяснение безрассудного поведения женщины. К ужину Нина приоделась: ее точеные ножки были едва прикрыты джинсовой мини-юбкой, а упругие грудки отлично просматривались под полупрозрачным топом. Не переставая теребить свои мочки и торчащие в них золотые колечки, она надкусила лимон и прослезилась.
— Этакая огневая огастчанка, — рассмеялась Нина. — Говорят, южанки в постели просто огонь!
— Что правда, то правда, — кивнул Сэм и, смеясь, приподнял бокал.
— Знаешь по собственному опыту? — Нинина светлая бровь скользнула вверх.
— Еще бы. Фредди — южанка.
— Вот это да! Черт меня побери! — воскликнула Нина и улыбнулась мне: — А откуда ты?
— Из Теннесси, — буркнула я.
Она снова улыбнулась и, тряхнув головой, ткнула пальцем в мою сторону:
— То-то я слышу, что у тебя провинциальный выговор.
— У меня?
— А я все думаю, где ты его подцепила! — Она склонила голову набок. — Скажи, а тебя саму не смешит этот кондовый акцент? Да, я знаю, что ты жутко умная, но этот говорок…
— Ну а тебя не смешат твои блондиночьи ляпсусы? — спросила я.
Сэм стиснул мое колено. В ответ я ущипнула его за бедро, причем изо всех сил надавив ногтем, чтоб показать, насколько я зла. Но он даже не дрогнул, и я подумала, что текила снижает у него всякую чувствительность, включая тактильную.
Нина оставила мою реплику без ответа. Вместо этого она облизала тыльную сторону кисти и посыпала ее солью. Словно зачарованная, я смотрела, как она дергает подбородком, посасывая свой лимон, опрокидывает стопку текилы и снова принимается за соль. Я от души пожелала ей участь Лотовой жены. Как-то раз я видела Нину на пробежке по дюнам: за плечами у нее прыгал мокрый хвостик, локти прижаты к ребрам. Она выглядела такой молодой и самоуверенной, что у меня аж екнуло сердце.
— Был у меня один южный паренек, — сказала Нина, — кажется, из Луизианы, хотя, может, и из Кентукки. Просто симпатяга, но говорил так, что я не разбирала ни слова.
— Так как же вы объяснялись? — спросил Сэм.
— На языке телодвижений. — И Нина бросила на него пугающе обольстительный взгляд, а затем обернулась ко мне: — И что же привело тебя в Мексику?
— Киты. — Я пожала плечами.
— Она поехала за мной, — улыбнулся Сэм.
— Интересно. — Нина прикрыла рот рукой, словно пряча ухмылку. Где-то за двором солнце уже садилось, и декабрьский вечер таял во тьме. Кусочек неба над отштукатуренной стеной стал темно-лиловым и пошел рыжеватыми полосами. Нина по-прежнему посмеивалась в кулачок.
— Стало быть, Сэма привели сюда киты, а тебя — Сэм? — уточнила она, приподняв одну бровь.
— Все было чуть сложнее. — Я потерла палец об оправу очков.