Всего лишь на мгновение я позволяю себе потворствовать мысли, что они придут за мной. Что, в тот момент, когда приземлится этот самолет, мой король и мой принц будут там, готовые унести меня из этого странного места и от людей, которые причинят мне вред. Что в этот самый момент Эмбри и мой муж летят ко мне. Я позволяю себе надеяться на это, ведь это единственное, на что я могу надеяться. Что они найдут меня любой ценой, и все будет в порядке.
Большим пальцем провожу по тонкой полоске металла на безымянном пальце, той, что спрятана под ослепительным обручальным кольцом, которое подарил мне Эш. На короткое мгновение я благодарна, что его не украли, что мне позволили сохранить хотя бы одну вещь, отобрав мою наготу, мою свободу или мое достоинство. Но благодарность угасает по мере того, как я провожу пальцем по кольцу, когда вспоминаю, что оно собой символизирует.
Я вышла замуж за Эша. Я торжественно обещала ему мою верность (какой бы сложной ни была эта концепция между Эшем и мной), мою честь, мое уважение и мою любовь. Но это еще не все, потому что Эш — это не просто Эш, он — президент Соединенных Штатов. Он возглавляет самую мощную военную силу в мире, крупнейшую экономику планеты. Капитан корабля, на котором находится триста двадцать миллионов душ. Это означает, что я вышла замуж за эту ответственность, я пообещала свою честь и свое уважение к его должности и к его обязанностям.
Дедушка Лео, будучи моим опекуном, вырастил меня патриотической девушкой. Но теперь я реально чувствую всю силу выражения «страна на первом плане». Я — первая леди. Я обещала сделать все, что в моих силах, чтобы наша нация стала сильнее, обещала помочь Эшу в его стремлении осуществить это.
А противоречие между «страна на первом плане» и желанием быть спасенным является очевидным и непреодолимым. Конечно, Эш не может прийти за мной. Это логически смешно и морально неправильно. Он не может поставить под угрозу страну или использовать ресурсы, доступные только для его офиса, чтобы меня найти. То же самое касается Эмбри. Рыцари больше не спасают дам в беде, не потому, что они менее храбры или преданы, а потому, что для таких вещей существуют специальные системы.
Дипломатические системы.
Военные системы.
Интеллектуальные системы.
Проблема в том, что я не знаю, как эти системы смогут меня спасти. Дипломатия нуждается во взаимной энергии, а я сомневаюсь, что Мелвас заинтересован в чем-то, помимо возвращения к войне. Эш не хотел бы войны, как и я.
А значит остаются только интеллектуальные системы. ЦРУ. Спецназ. Тайные вещи, которых никогда не видело и никогда не знало большинство американцев. Вещи слишком непонятные даже для меня, чтобы можно было на них рассчитывать.
Поэтому ответ ясен. Отставить сопли. Мне нужно спастись самой.
Я сажусь прямо и снова оглядываю салон самолета, присматривая, что мне может помочь. У меня шумит в ушах, а это значит, что мы снижаемся, но я рискую и встаю.
— Мне нужно пописать, — объявляю я «Не-Дэрилу».
— Садись, — пренебрежительно говорит он. — Мы скоро приземлимся.
— Мне нужно пописать прямо сейчас, — говорю я, повышая для эффекта голос. Я имею в виду, мне действительно нужно пописать, так что это — не ложь… не то, что я лгала прямо сейчас. — Я описаю не только себя, но и этот самолет, если я не смогу пойти в уборную.
«Не-Дэрил» ругается, встает и пихает меня в плечо к задней части самолета. Он заталкивает меня в крошечную уборную, но когда я пытаюсь закрыть дверь, ставит ногу, легко блокируя хрупкую складную дверь.
Я уже знаю ответ, но все равно спрашиваю.
— Я могу получить немного уединения?
Он не отвечает, просто удерживает ногу в дверном проеме и одаривает меня таким же тяжелым взглядом со сжатой челюстью. Я вздыхаю и проделываю большую работу по сохранению своего халата, чтобы скрыть нижнюю половину тела, когда сажусь на туалет. Полный злобы взгляд проходит по обнаженной линии моих ног, оценивая. Я чувствую, что в любой другой ситуации на карту было бы поставлено гораздо больше телесных повреждений, но здесь что-то не то.
— Мелвас хочет меня только для себя, не так ли? — спрашиваю я, когда глаза «Не-Дэрила» поднимаются с моих голых ног к моему лицу. — Тебе не разрешено прикасаться ко мне.