— Нужно всё обдумать, — осторожно сказал Эш, глядя на нас. — Это значит еще… сколько, шесть лет игр в прятки?
— Шесть с половиной, — вмешался Мерлин. Эш его проигнорировал, продолжая смотреть на нас.
— Разве это справедливо по отношению к нам?
Грир, будучи представительницей политической элиты, коснулась лица Эша.
— Ты задаешь неправильный вопрос о справедливости. Разве будет справедливо по отношению к этой стране, если ты уйдешь в отставку, несмотря на принесенную личную жертву, на которую мы уже согласились? У нас есть вся оставшаяся жизнь. Мы можем потерпеть шесть лет.
— Шесть с половиной, — снова исправил Мерлин.
Эш вздохнул, но не ответил.
— Ребенок, — произнес Мерлин, словно из ниоткуда. — Еще поможет ребенок.
Мы все повернули головы в его сторону.
Мерлин кивнул Грир, чья рука все еще лежала на лице Эша.
— Мы сделаем много вот таких фотографий, но представьте, насколько лучше они будут выглядеть, если Грир будет беременна.
Мы с Эшем посмотрели на нее, и я знал, что мы оба представляем себе одно и то же — нашу жену с выпуклым животом… беременную нашим ребенком. «Даже неважно, от кого именно будет ребенок», — подумал я про себя, мои глаза проследили ее плоский упругий живот через сарафан. Ребенок может быть нашим, радость может быть нашей…
Только вот, это ведь невозможно, правда? Не в Белом доме, не в тот момент, когда взгляды всего мира направлены на нас. Мне бы отвели роль дяди — холостяка, наблюдателя, даже в том случае, если бы биологически ребенок был бы моим. Сердце защемило от этой мысли.
От лица Грир отхлынула кровь, и Мерлин, казалось, почувствовал жалость.
— Не сейчас, — заверил он, — но оптимально во время компании по переизбранию.
Она покачала головой.
— Нет, вы сказали не это… Я имею в виду «да», но… — ее серебристые глаза нашли мои и Эша. — Я не принимала противозачаточные таблетки со дня свадьбы. Я просто… из-за всего того, что произошло, я не…
Она выглядела так, словно вот-вот заплачет. Странно, я чувствовал тоже самое, но не был уверен, почему. Страх? Волнение? Сколько раз мы с Эшем кончали в нее с тех пор? Каковы были шансы? Насколько велики?
Хотел ли я, чтобы они были огромными?
Думая об этом сейчас, на следующий день после разговора и на другом конце страны, я все еще не могу ответить на этот вопрос. Если Грир беременна, то это всё меняет. Если же она еще не беременна, но мы всё-таки, решим, что у нее должен быть ребенок, то это всё равно многое изменит.
«Не забудь о своем свидании», — прислала мне сообщение Трист.
Вздыхаю. Гребаное свидание. Я веду на ужин свою старую секс-партнершу, засвечиваюсь с ней на фотографиях, а затем оставляю на пороге ее дома, даже не поцеловав. В результате того, что Грир, Эш и я разделили после свадьбы — боже, прошла всего лишь неделя? — идея переспать с кем-то другим кажется чрезвычайно нелепой, ужасно неприятной. Я не хочу никого другого. Точка. Конец. Но из-за жестоких превратностей судьбы должен притворяться, что хочу других людей, чтобы быть с теми, кого люблю.
Я: «Ни за что на свете не пропущу его».
Надеюсь, что СМС скрывает, насколько чертовски хреново я к этому отношусь.
Ответ Трист успокаивает.
«Вы же знаете, что мне не нравится вся эта игра в прятки и притворство, но Мерлин — лучший в своем деле. Обычно я всегда выступал за то, чтобы быть честным, но в вашем случае…»
Трист, чье имя при рождении Тристан, была первым открыто говорящим о себе трансгендером — членом канцелярии президента, она больше других знает о цене открытости. Еще она многое знает о свободе и прозрачности, которые дает возможность жить открыто, чему я невероятно завидую. Но трахать жену своего лучшего друга немного менее героично, чем борьба Трист, не говоря уже о том, что у Трист никогда не было выбора с тем, кто она. А все, что касается моей «грязной истории» с лучшим другом и его женой, — это выбор.
Это означает, что ничего другого не остается, кроме как благородно страдать всё свидание и надеяться, что какое-то время мне не придется делать это снова.
Трист: Эш и Грир тоже хорошо себя ведут.
Мне на телефон приходит фото, снятое всего лишь час назад. Эш и Грир на песчаном пляже, держатся за руки. Эш смеется над тем, что сказала Грир, его голова откинута назад, Грир тоже улыбается, ее бело-золотые волосы распущены и взъерошены, а великолепные изгибы подчеркнуты красным ретро-бикини. Мое сердце дергается при виде этого. Я хочу быть там, с ними. Часть меня испытывает боль от того, насколько счастливыми они выглядят без меня, боль от того, насколько хорошо они выглядят вместе, с их упругими телами, густыми волосами и улыбками как из журнала. Они — идеальная пара, Первая Пара Америки — Новый Камелот, как окрестила их пресса, — и даже я понимаю, что втянут в эту фантазию. В стремлении боготворить их. Их любовь настолько заразительна, их радость по отношению друг к другу настолько соблазнительна, что мне интересно, если бы я был на этом пляже вместо Эша, думали бы люди так же обо мне и Грир? Смогу ли я когда-нибудь быть таким же радостным? Что еще более важно, смогу ли я когда-нибудь сделать другого человека таким же счастливым?