— Эмбри?
Я смотрю, как молодой человек выходит на балкон. Он высокий и стройный со спутанной массой блестящих черных кудрей на голове, юный и из-за своих безукоризненно правильных черт лица — выглядит как молодой рыцарь из картины прерафаэлитов. (Примеч.: Прерафаэли́ты — направление в английской поэзии и живописи во второй половине XIX века, образовавшееся в начале 1850-х годов с целью борьбы против условностей викторианской эпохи, академических традиций и слепого подражания классическим образцам.) Я не удивлюсь, если с такими волосами и длинными ресницами у него уже есть свой фан-клуб в школе. Но Лир — последний молодой человек, которому нужен подобный фан-клуб, даже в возрасте четырнадцати лет. Он хочет читать и учиться, хочет, чтобы его оставили в покое.
— Привет, — говорю я, улыбаясь ему. — Как дела? Твоя мама здесь?
— Она привезла меня на выходные. Она изменила свое исследование со структурного расизма в сообществе пенсионеров на структурный расизм в местных братствах, а я отказался быть ее ассистентом в этой поездке.
Лир произносит слово «братства» с таким же презрением, что и слова «бандюга», «Nickelback» и «индейка». Я смеюсь из-за презрения, написанного на его таком молодом лице.
— Знаешь, а я состоял в братстве в Йеле, — говорю я ему. — Братства не так уж плохи.
Он смотрит на меня серьезным и пронзительным взглядом, словно теперь я для него совершенно незнакомый человек. По какой-то причине выражение его лица заставляет меня почувствовать ностальгию по чему-то, хотя я не знаю по чему именно. Возможно по своим четырнадцати годам и по той уверенности во всем, что ненавидишь, и во всем, что любишь. По ощущению того, что все взрослые, которые тебя окружают, ничего не знают о твоем абсолютно оригинальном и сложном внутреннем мире.
— Да и, какому парню твоего возраста не хочется проводить выходные в университетском городке? Знаешь, там есть не только братства. А еще и женские общества.
Лир закатывает глаза.
— Это тоже не лучше, — объясняет он мне, как идиоту, заставляя меня снова засмеяться. — Плюс сейчас лето, так что в любом случае в кампусе практически нет людей. А я бы там находился с матерью.
— Полагаю, это повредит твоей игре с девушками из колледжа… или с мальчиками?
Лир пристально смотрит на меня, серьезно нахмурившись.
— Это личное.
Его суровое выражение лица усиливает мою ностальгию — или дежавю?
— О, да ладно, ты можешь мне сказать. Я знаю, что ты слышал рассказы о моей распущенной юности, тебе, конечно же, не стоит стесняться, так как ты знаешь все, что я делал. Все еще делаю, — поправляю я, вспоминая, что недавно я плохо себя вел.
— Я не хочу легкомысленных привязанностей, — с достоинством говорит он.
— Ты подросток. Ты должен хотеть только этого.
Он пожимает плечами, снова выглядя очень юным.
— Все равно, я даже не знаю, что сказать девчонкам.
— Ага! Так все-таки девочки! — Но прежде чем мне удается поделиться своей (сомнительной) мудростью в этом вопросе, в проеме балкона появляется моя мама, невосприимчивая к прохладному бризу в своем белом парчовом платье.
— Лир, — упрекает она. — Я послала тебя, чтобы ты привел Эмбри десять минут назад. Что вы делали?
— Говорили о студентках колледжа, — говорю я, только чтобы ее позлить.
Это работает. Не имеет значения, что меня считают героем войны, что теперь я вице-президент. Для Вивьен Мур, я всегда буду приносящим неприятности мальчишкой, постоянно протаскивающим девушек и парней в мою комнату — иногда одновременно.
— Пожалуйста, не заражай моего племянника своими развратными привычками, — говорит она. — Это мой долг перед сестрой.
Теперь моя очередь закатывать глаза.
— И, говоря о сестрах, твоя ждет тебя в библиотеке. Именно это должен был тебе передать Лир.
— Морган здесь?
— Да, она пришла пятнадцать минут назад, — говорит моя мать. — И она очень срочно хотела тебя видеть, поэтому думаю, это касается работы.
Вздохнув, я встаю и иду искать Морган.
— Ох, и с ней был кто-то еще, — окрикивает меня мать. — Полагаю, организатор мероприятий.
Организатор мероприятий? Но это же бессмысленно, и я планирую сказать Морган именно это, когда доберусь до библиотеки. Я скажу ей об этом, а потом и о том, что сегодня у меня свидание, поэтому сейчас нет времени ни на…
Я замираю на месте, когда вхожу в библиотеку, осознание опасности покалывает кожу, точно так же, как было раньше в горах, разве что в этот раз нет никаких пуль, бомб или стрельбы. Лишь моя сводная сестра, выпрямившись, сидит на диване, держа в руке стакан чего-то прозрачного, что, готов биться об заклад, явно не вода.