Он явственно увидел, как медленно выливается из большого бассейна огромная масса воды, катит к краю витка, смывая все на пути. Шатер Неллет. Такой ненадежный, всего-то слои нежной полупрозрачной ткани. И она, не имеющая сил бежать, даже ползти. А он бросил ее, чтобы баловаться мужскими играми. Всаживать стрелы в жирные морды тварей, которые все равно не могли увернуться, неслись из тучи огромными пузырями — такая удобная цель…
— Куда ты? Держаться, дурья башка!
Его схватили за ногу.
— Мне надо! Подъемник. Шахта. Мне вниз!
— Не работают!
— Что? — он остановился, приближая лицо к чумазому, сердитому, с разбитой губой.
— Башня переворачивается. Ты впервой, да? Не работают лифты. Пока не свершится глав…
Даэд отпрянул, не дослушав того, что утонуло в новом приступе какофонии. Переворачивается? И проворно, ящерицей, пополз к выходу на пирс, прикидывая, что он может прыгнуть, слететь на несколько витков, или даже на целый уровень, троса хватит. А если нет, спущусь на внешнюю лестницу, быстро думал он в такт движениям, или обрежу трос. Надо к ней. Надо. К ней. Она одна там. Великая Неллет. Одна встречает. Летние ураганы. Какие гады. Все гады. Прячутся. За девчонку.
Пирс торчал почти полностью боком, похожий от выхода на покосившийся толстый забор. Даэд съехал к наружному краю площадки, хватаясь за остатки металлического ограждения, повис на блестящей гнутой решетке, оглядываясь. Вокруг было пусто. Валялись, зацепившись за столбики ограждения, рваные сети, болтался рядом оборванный трос. Туча уже не ворочалась, надвинувшись почти вплотную, поглотила солнечный свет, не было молний, не грохотал гром, только давешний пронзительный визг, исходя из черных недр, вставших на дыбы, казалось, управлял падением Башни. Поднимался режущими нотами, она накренялась, так что пирс становился ровным, как лезвие направленного в ее живот ножа. Затем визг утихал, вернее, превращался в тяжкое гудение басов, и Башня приостанавливала опасный крен, застывала, но не выравнивалась.
А по кромке лезвия пирса двигалась крошечная отсюда фигурка, пламенея на черном фоне рыжей лохматой башкой. Разведя для баланса руки, Янне шагал, покачиваясь, изгибал тощее легкое тело небесного летуна, чтоб не сорваться вниз. Орал, выплевывая слова песни хриплым торжествующим голосом. Вот дошел до самого края и замер с раскинутыми руками. Звуки взметнулись, будто пытаясь сбросить наглеца, лезвие пирса накренилось, фигурка изогнулась, не желая ни падать, ни отступать.
А прямо напротив, в гуще черных клубов, неподвижных, как грозная твердь, засветилась другая фигурка. В светлом серебре, обтекающем линии узких бедер и тонкой талии, с руками-змеями и маленькой головой, укрытой облегающим капюшоном. Клонилась так же, как клонится Башня, и вдруг, повиснув без всякой опоры, без троса и крыла, выгнулась, делая что-то руками по сторонам, потом свела их перед невидимым отсюда лицом. И стала выравниваться, вытягиваясь в тонкую струнку. Даэд разжал пальцы, которыми держался за гнутый металл, выпрямился, с изумлением ощущая, как Башня послушно повторяет движения, медленно выравнивая массивное огромное тело, сработанное из мрамора, кости, пластика и металла.
Тонкие руки сходились и расходились, взлетали вверх, будто лепя из грозового воздуха нечто, может быть, сеть, а может, рычаги или тросы, натянутые могучей лебедкой. Башня замирала, сопротивляясь, но после сдавалась, выпрямляя крен, и наконец, снова встала ровно, прямо, упирая в верхнюю пустоту шпиль над уровнем охотников. Даэд, конечно, не видел шпиля, его закрывали светлые потолки витков, что находились выше его места. Но явно, до боли в сердце увидел через воспоминание всю ее целиком, от нижней иглы, переходящей в сомкнутые круги уровней и витков, через центральную часть, более тонкую, к бескрайнему диску покоев Неллет и дальше, выше — снова ряд прерывистых бусин, жестко нанизанных вертикально, к навершию — шпилю, который всегда должен указывать строго в зенит. Вот как сейчас.
Янне ловко, как древесный мартынчик, перебрался на плоскость пирса, которая тоже стала привычной — широкой дорогой, языком, высунутым в пустоту. И упал на колени, допевая-выкрикивая последние слова песни-славословия. Руки простер к тонкой серебристой фигурке, а та, покачавшись, сложила свои над головой и вдруг взмыла, исчезая вверху. Вслед за ее напряженно вытянутыми ногами потянулась из тучи черная нитка, ниже все скручивалось, как великанский комок черной пряжи, ссучивалось в нить, утончалось, и утекало куда-то, теряясь в спокойном золоте предзакатного света. Даэд переминался на дрожащих ногах, с изумлением глядя то на Янне, стоящего на коленях, то на исчезающую огромную тучу. Еще несколько мгновений и — все. Чистое небо, такое тихое, мирное, и тишина вокруг. Полная, немыслимая тишина, такая совершенная, что он слышал биение сердца, свое тяжелое хриплое дыхание и даже дыхание Янне, который находился в сотне шагов от него.