Вот только через много лет, когда родители привезли в школу пятилетнего Калема, у веа Клодэй заболело сердце и болело несколько дней подряд, утихая и снова сжимаясь. Она не могла понять, почему, ведь сходство мальчика с погибшим когда-то сыном доставило ей лишь удовольствие. Тогда, в первый вечер, сидя в кресле перед экраном фильмографа с бокалом лекарственного питья, веа спокойно взвесила все. И не стала никуда обращаться, решив, эту боль она переживет сама. Со временем боль пошла на убыль. Осталась только радость от присутствия в школе этого самостоятельного парнишки, помолвленного с высокой строгой миссе Натен, и в которого незамедлительно влюбилась маленькая принцесса, как только появилась в школе. Было так, будто ее рыжий Натан вернулся через много-много лет, только волосы стали спокойнее цветом.
А теперь эти кошки…
— Так, — веа Клодэй решительно встала, оправляя на боках платье плотного шелка в мелких узорах — белых по серому, — я сама хочу посмотреть. Пойдем, покажешь.
— Э-э-э, — Калем с испугом смотрел снизу в строгое лицо директрисы с неровным румянцем на впалых щеках, — так, это… Там грязно совсем. Ну и шерсть. Сено всякое.
Но директриса не слушала, быстро идя по коридору к лестнице.
По пути она прихватила с собой садовника, Калем шумно вздохнул, оглядываясь на двоих взрослых. Не нравилось ему это все. Теперь не будет никакого секрета, и вообще вряд ли веа-мисери позволит, а вдруг велит дяде Санку прийти ночью и выбросить кошку вместе с коробкой и котятами. Попробуй уследи.
Санк остался у входа, покашливая и с интересом вытягивая шею, чтоб хоть что-то увидеть в тусклом свете прихваченного женщиной фонаря. Особой вины он не чувствовал, в конце-концов, его дело сад и два огромных огорода, да еще баки с пресной водой. И встречать молочника ранними утрами. Школе повезло, вон сколько тут места, но разве усмотришь за всеми укромными закоулками, где могут нашкодить ученики. С яблонь и груш их приходится гонять все лето и половину осени. Но все же она — самый главный тут начальник, уныло размышлял Санк, почесывая губу с жидкими черными усами, если захочет, он и останется виноват…
— Не бойтесь, — убеждал Калем, протягивая в ладонях котенка, — он не укусит, а еще он теплый. Мягкий такой.
Веа потрогала пальцем пушистую спинку. Провела по круглой маленькой голове. Отдернула руку, когда котенок запищал, извиваясь.
— Он вас боится, сам, — поспешно объяснил Калем, — он не хочет плохого. И Исса не хочет.
— Да уж, я слышу, — веа достала из кармана надушенный платок и тщательно вытерла руки, под низкие угрожающие вопли матери-кошки откуда-то из темного угла.
Больше ничего не говоря, повернулась и вышла на солнечный свет. Санк вопросительно погремел принесенным замком.
— Не надо пока, — отрывисто распорядилась директриса, — Калем, отправляйся на урок. Вымой руки, как следует.
Санк исчез за углом сарая, радуясь, что никто никого не ругает и не призывает к ответу. А Калем, секунду подумав, побежал следом за веа.
— Веа-мисери! Вы не сказали. Что дальше?
Обогнав, встал перед ней, не давая пройти.
— Дальше?
— Я могу взять Иссу в дом? Они скоро вырастут, им будет плохо в темном сарае.
Веа Клодэй задохнулась от возмущения. Сжала в руке измятый платок.
— Тебе мало, что я не велела Санку сходу выбросить их на улицу? Или отправить во врачебный центр, где ликвидируют заразных животных? Тебе не кажется, что ты обязан сказать мне спасибо, за то, что я сначала хочу обдумать…
— Не кажется!
— Что?
В большом доме запел медный рожок, захлопали двери, послышались детские крики и возгласы учителей. Веа схватила мальчика за руку и оттащила подальше, туда, где росла густая стенка подстриженных кустов с мелкими жесткими листьями.
— Кто еще знает о вашем секрете? Кроме меня и Санка?
— Нельзя наполовину! Если вы не выбросили их, должны разрешить. Чтоб они хорошо жили!