Я мало что мог поделать со своим вполне определённым желанием к Соне, но отдавал себе отчет, что птичка не готова к отношениям, более того, она не заслуживает отношений со мной, отношений, которые не приведут никуда. Я не мог, не хотел и не стал бы поступать так с Соней.
До лета, когда она лежала головой на моем животе, беззаботно болтая ногой, накинутой на её же ногу, отчего юбка задралась выше, чем я мог вытерпеть. Подтянув Соню повыше, тем самым убрав из поля зрения бедро и край её белья, я увидел растерявшийся взгляд в стену. И услышал молчание. Молчание было свойственно Соне, она часто молчала, я почти никогда не знал, о чем она думала, но сейчас молчание было другим… И я, как последний мудак, не выдержал, я поцеловал её, быстро, невесомо, поймав губами её «ой». Конечно, я понял, что никто не целовал её прежде, собственно, я об этом знал, но моему паршивому эго было приятно в этом убедиться. Потом, позже, глядя на неё в зеленой блузке, видя её глаза, которые растерянно блуждали от моих губ к глазам и обратно, я попросту не смог удержать себя. Я поцеловал Соню. Поцеловал по-настоящему, как того требовал мой организм и мое паршивое эго. В этот момент, именно в этот, я понимал, что не смогу остановить себя, просто не смогу, и продолжал целовать Соню, пододвигая её к кровати. Да, я — скотина, но если бы нам не помешали, я бы вывернулся наизнанку, но взял бы Соню в тот день…
Мне помешал Марат. Марат, мой младший брат и лучший друг Сони. У них особые отношения, они болтают без умолка, Марат едва ли не единственный, с кем Соня говорит.
Она всегда готова смеяться над его шутками, а он ради Сони всегда готов пойти на любой риск. Наверное, если я стану считать, сколько раз я выпутывал их из передряг, потому что Соне так захотелось, то попросту собьюсь со счета. Они будто дышали одним воздухом, и тот факт, что она — полуеврейка и староверка, вовсе им не мешал. Как и то, что Соня решительно не разбиралась в спорте, а Марат был на нем помешан. И то, что Марат едва ли понимал хотя бы половину из того, что придумывала Соня или просто рассказывала из прочитанного. Они дышали в унисон. А я был лишним, я был изъяном, с вполне объяснимым желанием обладать Соней, но совсем меня не извиняющим.
Свадьбу было решено играть в селе, так было удобней моим родственникам и родственникам Назиры. И я приехал за три недели до свадьбы, чтобы помочь с приготовлениями, надеясь, что Соня забудется…
Но есть на свете закон подлости. Взяв у родственника мотоцикл, я еду и вижу её. Вернее, её силуэт. Тонкий, хрупкий, невесомый. Вечер, и она идет с картофельного поля. Одна. Она идет, а я понимаю, что все, что я хочу и не могу получить, — это вот эта девушка, которая прямо сейчас щурится на закат и подергивает плечиками.
Я не хочу напугать её, не хочу быть настойчивым, я просто хочу то, что не может принадлежать мне.
Соня оборачивается на звук мотора, медленно. И застывает.
— Амир.
— Соня.
— Рада видеть тебя, — отчего-то в глазах слезы.
— Соня.
Тишина, глаза в глаза. Тишина.
— Соня, давай подвезу, идти далеко.
Тишина.
— Соня?
— Давай, — как выдох.
Надо ли говорить, что я выдерживаю её прижатое тело к своей спине лишь полминуты, что сворачиваю в ближайшую лесополосу, как только та появляется, что бросаю мотоцикл и прижимаю, почти душу Соню в своих руках, что целую ее лицо, шею, губы, руки, пока не валю её на траву, едва ли понимая, что под ней просто жесткая земля. Надо ли говорить, что Соня хватается за меня, трется, сводит с ума.
Я схожу с ума, мне мало, отчаянно мало. Я отчетливо вижу, что Соне тоже мало. С трудом преодолев себя и оторвавшись от Сони, я пытаюсь думать трезво и отвожу Соню домой. Что не освобождает меня от мыслей о ней.
Я всегда думаю о Соне. Я хочу Соню. Во всех смыслах. И это накануне собственной свадьбы не с Соней.
Соня
Они встречались, чаще днем, иногда вечером, когда Соня шла домой. Он мог заскочить к ней под благовидным предлогом, но всегда, когда она была одна, и совсем неблаговидно её целовал, держа крепко, пряча в своих губах её улыбку.
Он расстегивал её халатик, который, видимо, специально был настолько коротким, что легче было его снять, чем смотреть на ножки за разрезом и малюсенькой пуговкой, которая невыносимо дразнила, просто требуя её расстегнуть. Он быстро переходил границы дозволенного, проводя горячими ладонями по внутренней стороне бедра, расстегивая застежку бюстгальтера, целуя грудь, живот, спину… И никогда он не переходил последнюю грань, отсаживая её и тяжело дыша ей в волосы.
Амир глупо улыбался и казался счастливым, чему мало кто удивлялся, таким и должен быть жених. Только вот жених за все время ни разу не подумал о своей будущей жене, пока не пришло время её приезда. Уже завтра.
Соня никогда не задавала вопросов, он была вовсе не глупой, она не надеялась, что свадьбу отменят, не надеялась, что она значит что-то для Амира, она решила не думать, ей не хватало тех минут наедине, но она не требовала больше… Пока не увидела, как Амир поехал на станцию за невестой. Соня не хотела её видеть, она хотела убежать, уехать в Ленинград, уйти в лес и там заблудиться, все, что угодно, но не смотреть, как чужая девушка заявляет права на её Амира. Но она не уехала, не убежала, Соня была упрямой, смелой и глупой. Она осталась и вечером смотрела, как незнакомые люди выходят из машины, как Амир заносит сумки в дом, она видела руку Амира на плече девушки и больше не видела ничего. Не могла видеть. Как завороженная, она смотрела на пальцы, которые вчера пробежались по губам Сони, которые сжали её запястье перед тем, как отпустить. Соня почувствовала вкус соли на губах, она плакала, тихо, беззвучно. Повернувшись, пока никто не заметил её слез, она зашла в дом, где могла не стесняться нахлынувшего на неё отчаяния.
Амир не пришел на следующий день, хоть поводов было много. Соня и не ждала, кто же оставит свою невесту, чтобы сходить к соседке. Просто к соседке. Соня и была этой просто соседкой. Вечером, как обычно, она зашла к Рафиде, узнать, не собирается ли она в клуб, и поболтать с Маратом в надежде, что бесконечная веселость друга развеселит и её. Тетя Роза была на кухне и тут же подхватила Соню, чтобы та помогла ей. В общем-то, все знали, что она, Соня, безрукая, но надо было всего лишь помыть тарелки, которые доставались для праздничного стола, так что надежда, что Соня справится, была. Конечно, Соня согласилась, на помощь прибежала Рафида и даже Марат, который с сомнением посмотрел на медленную работу Сони, и со словами, что у них бы она никогда не вышла замуж, ринулся помогать. Суета, творившаяся в доме, отвлекала, Амира не было видно, как и его невесты — Назиры.
Рафида собиралась, Марат мялся на улице, злясь, что не может уйти раньше — он не мог подвести сестру, одну её точно не отпустят, приехали новые родственники. Соня стояла рядом с Маратом, ждала Рафиду и молоко. Молоко, которое однажды растеклось у её ног белыми, рваными потеками на темно-коричневом полу…
Вот тогда она увидела Амира, одного.
— Стоите, — сказал он.
— Угу, ждем Раф и молоко, — ответил Марат, — слушай, поторопи Раф, а, достало ждать, скажи, что я сейчас уйду.
— Потороплю, — с улыбкой ответил он.
Взгляд на Соню. Запястье в руке.
— Как дела?
Тишина. Глаза в глаза.
— Ну?
Тишина. Глаза в землю.
— Поговори со мной…
Тишина. Глаза закрыты.
Марат, видимо, отчаявшись дождаться Раф, ринулся в дом, по пути громко ругаясь на весь белый свет и девчачьи приблуды, из-за которых он сейчас ждет сестру, а не идет к своей девочке.
— Соня… Соня… Птичка…
Тишина. Глаза в глаза.