— Соня, я приду сегодня.
— Скоро ночь.
— Я приду ночью…
— А…
— Соня, послушай меня, я приду, все неправильно, я приду…
Тишина.
Соня не очень понимала, зачем Амир собрался прийти, видимо, сказать прощай, но она точно знала, что намеревается сделать.
После клуба Соня идет домой, стараясь казаться веселой, беззаботной, ведь так и должна выглядеть девушка в восемнадцать лет… Думала она.
На самом деле, ей вовсе не весело… Кто же в этом виноват, кому она может пожаловаться? Бабушке, для которой отношения вне брака греховны и даже думать о них грозит гиеной огненной? Рафиде, чей брат женится через несколько дней, а еще вчера сминал Соню в своих руках, прижимаясь к ней, и целовал губы, пока не заканчивалось дыхание… Кому? И о чем… Так что, Соня выглядит счастливой.
Ночью — камешек в окно. Ночью — лай собаки, который почти сразу замолкает. Ночью Соня выходит на крыльцо и падает в объятья Амира, который тут же отводит её на внутренний двор дома, где их никто не увидит, если только бабушка, но она всегда славилась крепким сном и никогда не следила, когда Соня вернулась домой.
Запястье в руке.
— Я, — начинает Амир. — Я женюсь, ты знаешь.
— Знаю.
— Мне жаль.
Сонина усмешка, она кажется веселой, именно так и должна выглядеть девушка в восемнадцать лет.
— Значит, жаль… Тебе жаль, что ты женишься, или жаль, что я знаю?
— Что?
Тишина. Взгляд в землю, потом улыбка Сони, и глаза в глаза.
— Мне жаль, что я так поступил с тобой. Я не думал. Я не должен был.
— Конечно. Ничего. Я понимаю. Ты можешь идти, я переживу.
Рука сжимает запястье сильнее обычного, жестче. Рука поднимается к локтю, тянет на себя, пока Соня не утыкается в грудь Амира и не начинает плакать. Горько.
— Прости меня, прости, — Амир.
Соня плачет. Зачем ей это прощение? Зачем этот нелепый разговор? Зачем он стоит тут и сильно прижимает её к себе, перебирая руками волосы?
— Ты любишь её?
— Что?
— Ты. Любишь. Её?
— Соооня, такие вопросы не задают…
— Накануне свадьбы не целуются с другими!
— Верно.
— Так ты любишь её?
— Какое это имеет значение. Да. Люблю. Наверное.
Новый поток слез, уже неконтролируемый Соней, вырывается из её глаз. Становится трудно дышать, практически невозможно. Она задыхается. Она падает, падает, падает… Пока сильные руки не подхватывают ее и не сажают к себе на колени.
Пока руки не начинают гладить волосы, спину, ноги, пока сильные руки не переворачивают её лицом к лицу, не направляют ноги по бокам сильного тела, пока сильные руки не держат за спину, а губы не накрывают губы вовсе не нежным поцелуем. Пока руки, бережно придерживая Соню, не устраивают её на теле Амира. Пока руки держат, губы целуют часто, настойчиво, практически больно.
Соня колеблется минуту…
— Будь моим первым, — именно это решила Соня: Амир станет её первым мужчиной. Пусть он женится на другой, этого у неё уже никто не сможет отнять.
Кажется, воздуха не хватает обоим, халатик снят и летит куда-то к ногам, к его рубашке, все это неважно, единственное, что важно — это руки, крепко прижимающие к себе девушку.
— Нет, — ответ, практически с болезненной улыбкой.
— Пожалуйста, ты должен, я не боюсь….
Поцелуи становятся жестче, беспорядочней, руки забираются под бельё, сминая, сдавливая нежную кожу.
— Нет, — уже без улыбки.
Руки Сони порхают по груди Амира, обхватывают шею, перебирают волосы, её движения вовсе не неуверенные, её руки сводят его с ума.
— Не хочешь?
Рука перехватывает ладошку и направляет прямо на разгоряченную плоть, отчего в глазах Сони читается отчетливый испуг, но лишь на мгновение.
— Хочу. Но. Нет.
Еще один поток слез, отчаянный, удушающий, невозможно жгучий, горький ринулся из глаз Сони в тот момент, когда её рука тянется за халатом, а сама она отодвигается подальше от Амира. Подальше от рук, подальше от губ и его «нет»
— Соня, послушай, так не должно быть, меня не должно быть здесь, — болезненно и, кажется, со слезами, — ты пожалеешь, потом, когда придет время, когда ты встретишь того, за которого выйдешь замуж, кого полюбишь…Я не хочу, чтобы ты жалела. Обо мне, — последние слова сказаны тихо, на выдохе…
Тишина. Глаза не смотрят в глаза.
Соня молчит, она уже не плачет, её глаза сухие, абсолютно, только красные щеки и потеки слез выдают её…
— Нет?
— Нет.
— Послушай, я не собираюсь ни о чем жалеть. Я не собираюсь замуж. Я совсем не думаю сейчас о замужестве. И мне восемнадцать лет, все равно это кто-то сделает. Понимаешь? И я прошу тебя. Я не прошу тебя отменить свадьбу, я не прошу тебя быть со мной, я прошу тебя стать моим первым. Пожалуйста. Сейчас. Или потом. Но будь им.
— Твою мать, НЕТ, Соня, ты себя слышишь… это невыносимо.
Очень медленно, с каким-то мстительным удовольствием, Соня целует своего НЕ друга и молча уходит в дом.
В день свадьбы Соня на ногах с самого утра, свадьба — целое событие в жизни села, огромное событие в жизни семей и просто соседей. Просто соседка Соня, просто по-соседски помогает семье своих друзей детства. Она не может отказать, ей пришлось бы объяснять причину, и так легче, на самом деле, легче. Накрывая на стол, расставляя стулья, помогая Раф с платьем, а Марату с галстуком, Соня может не думать, Соня может не плакать, только и дышать Соня тоже не может. Воздух попадает в организм Сони, минуя легкие, потому что все в нем застыло. Умерло. Все силы уходят на борьбу с отчаянием. На улыбки. На смешки. На правильно расставленные тарелки. На дыхание сил не остается.
В день свадьбы Соня достает платье, которое ей подарила мама, и Соня никогда бы его не надела. Никогда. Оно слишком открытое, фривольное, тем более, для торжества в этой семье, но у Сони уйдет много сил на борьбу с этим платьем, и значит, как оно как нельзя лучше ей подходит. Платье из тонкого трикотажа, достаточно короткое, с модными рукавами «летучая мышь» и открытой спиной, боковые планки держат между собой серебристые нити бисера. Оно не подходит Соне по росту, отчего вырез становится и вовсе глубоким, и любой, умеющий думать, задастся вопросом: есть ли на девушке хоть какое-то белье. В последний момент Соня распускает волосы, которые каскадом скрывают вырез, и красится, не ярко, но заметно.
Она наблюдает за женихом и невестой. Она произносит сдержанное «поздравляю». Она шепчется с Раф и другими девушками, обсуждая платье невесты, она втайне от взрослых вместе с Маратом пробует самогон. Она не пьянеет.
Она танцует с девушками, она помогает маме Амира собрать посуду. Она снова танцует. Она выносит еще алкоголь. Она моет посуду. Она не дышит.
Амир возникает перед ней из ниоткуда.
— Потанцуешь с женихом?
— Да, — странно твердое, не на выдохе. Просто «да».
Его рука ложится на поясницу, его глаза округляются от ощущения голой кожи под ней, рука тянет Соню ближе к себе, не настолько, как хочется Соне, но настолько, чтобы пренебречь приличиями.
— Ты не передумал? — голос звучит сухо и как-то слишком спокойно, отчаянно спокойно, голос пугает даже Соню.
— Нет. Соня, я женат.
— Ах, да, поздравляю еще раз, — и на ухо, почти интимно, практически сексуально, хотя Соня не знает таких слов: — А знаешь, ты — не единственный мужчина в этом месте… — глаза рассеянно смотрят на группу парней, среди которых возвышается белобрысый, веселый, сильный Марат.
Руки, так недавно державшие Соню, насколько это возможно, крепко, сжимаются на Сониной коже, практически до синяков. Соне приятно.
— Ты! Не сделаешь. Этого.
Глаза в глаза. Отчаяние в упрямство. Сведенные брови.
— Да ладно!
И поворот на пятках. И перекинутые волосы вперед. И всем открытая спина. И уверенная походка, после которой всем становится понятно, что Соня все же дочь своей матери — дерзкой, смелой, отчаянной настолько, что она уехала в большой город и вышла замуж за еврея, будучи старообрядкой…