Михаил мгновенно вспомнил миниатюрный несессер с пилочками для ногтей. Леся никогда не пользовалась косметикой, но маниакально следила за своими руками. Мамаша внушила ей с детства, что у женщин важнее всего красивые руки. И действительно, руки у Леськи были удивительные – словно из мрамора, но теплые, нежные, с длинными тонкими прозрачными пальчиками. Вот и заказал ей ко дню рождения этот футляр для хитрых маникюрных цацек.
– …Можешь забрать, – продолжала между тем чавкать трубка, – нам чужого добра… ха-ха-ха… не надо. А потом в кафеху кати. Примем там подарок, сплавим твою козу, а заодно про урода поговорим. Если в три ноль-ноль не будешь на месте, уезжаем вместе с твоей телкой. Тогда получишь ее зимой из-под снега. Во все въехал?
– Ты кто? – глухо спросил Ученый, понимая всю бессмысленность своего вопроса.
– Приезжай – познакомимся. Повторять не буду. Конец связи.
Михаил вытер пот со лба. Набрал номер Леси. Телефон был вне зоны действия.
Неужели не блефуют?
Но кто? Почему так?
19 августа 1992 года
Михаил Стерхов – Ученый
В Охотном Ряду было шумно и многолюдно. Михаил любовно погладил новенький кассетный плеер «Sony» с приемником, только что приобретенный в качестве подарка себе любимому в честь успешного восстановления в МАДИ. Это, правда, было сделано на последние деньги. В кармане оставалось… ох, уже почти ничего не оставалось.
А совсем недавно, всего несколько дней назад, он считал себя богачом. Кинули… Кинули, как последнего лоха!
От бессильной злобы он заскрежетал зубами.
Еще не была зарегистрирована легендарная компания МММ, но уже заполняла экраны телевизора манящая реклама первых финансовых пирамид – «Хопра» и «Селенги». И наивные россияне с радостью несли туда свои кровные. Туда или в похожие фирмы, сулящие невиданные прибыли в рекордно короткие сроки. Отнес и Михаил. В «Мосфинансинвест»… Радовался ровно месяц, пока не пришел сегодня получать первую порцию обещанных дивидендов. И получил. Фейсом об тэйбл.
На еще недавно широко и призывно распахнутых бронированных дверях компании не было даже вывески – только четыре глубоких дырки и светлое четырехугольное пятно на покрытой пылью стене. Скучающий рядом с опечатанной дверью мент без всякого сочувствия посмотрел на Стерхова и пожал плечами: слились…
Сволочи…
Он сжал кулаки и тихо зарычал.
А что толку? Потерянного не вернешь, это тебе не социализм с нечеловеческим лицом, это свободный рынок. Теперь самому думать надо: хочешь – неси, хочешь – нет. В любом случае ответка твоя.
Михаил вздохнул, надел наушники и включил приемник.
– Спустя год после неудавшегося государственного переворота Центробанк выпустил памятную монету «Победа демократических сил в России» – три рубля, – сообщил диктор.
Он вытащил пачку совсем недавно появившихся в России «L&M» (он переводил для себя это название как Lennon&McCartney), выщелкнул сигарету и закурил. В три рубля, значит, революцию оценили. Лихо… А год назад на базе ПВО в Гремихе в этот день они, помнится, все торчали возле радиоузла, психовали. Вокруг – бардак полнейший. Сначала приехал замполит, призвал сохранять бдительность, повысить боеготовность, потом прикатил летеха с радиолокационной станции, начал созывать всех на митинг, предложил принять и послать в Москву резолюцию о поддержке законного правительства. А что там генералы решали, и вовсе неясно – похоже, просто грызлись: кто за Ельцина, кто за ГКЧП…
Из задумчивости его вывел резкий толчок под ноги. Михаил пошатнулся, еле удержался на ногах и посмотрел вниз. На асфальте копошилась небольшая, но вполне упитанная тушка. Михаил наклонился и резко поднял на ноги низенького узкоглазого парня, оглядел: нос уже распух, кровь стекает на подбородок и дальше – на вылинявшую футболку, ладони содраны, на видавших виды потертых джинсах – свежая дыра, штанина задралась, на тощей ноге болтается неопределенного цвета носок с растянутой резинкой. Михаил оторвал взгляд от запыленных кроссовок и снова посмотрел на круглую физиономию. Из-под длинной, воронова крыла, челки на него пристально глядели маленькие темные глаза.
– Это я тебя уронил, что ли? – спросил Михаил, не сразу очнувшись от глубоких дум об извилистых исторических путях горячо любимой Родины.
– Да не, – жизнерадостно оскалился узкоглазый, демонстрируя два ряда неровных мелких зубов, – это пацаны оттуда…
Он махнул рукой в сторону двери с неброской надписью «Равиоли».
– О как! – удивился Михаил. – Деньги клянчил небось.
Сегодня все сирые и убогие казались ему несправедливо пострадавшими и обобранными.
– Не-е-е, у меня еще есть. Я побеседовать хотел, – парень вздохнул, – а они – нет.
– И что, вот так сразу взяли и выкинули?..
– Ну, сначала предупредили…
– А ты, значит, не понял?
– Так я ж только побеседовать!..
Ненависть, копившаяся с той самой минуты, когда он понял, что деньги уплыли навсегда, нашла выход. Вот, пожалуйста: окровавленный, ни за что ни про что обиженный кореец – или узбек? – и здесь же, совсем рядом, те, кто его обидел.
– Побеседовать-побеседовать! – прорычал Михаил. – Идем, Беседа, побеседуем с пацанами. И на вот… – Он протянул парню почти чистый носовой платок. – Утрись.
Он снял наушники, сунул в карман, выключил плеер, неторопливо начал подниматься по выщербленным ступенькам винтовой лестницы. С каждым шагом злость ширилась все больше, заполняя каждую клеточку тела. Свеженареченный Беседа прихрамывал следом.
Михаил потянул стеклянную дверь, шагнул внутрь и очутился в полутемном предбаннике с заплеванным кафельным полом. В углу курили трое парней характерного рабоче-крестьянского вида. Он оглянулся: эти? Беседа отрицательно мотнул головой.
Михаил заглянул в небольшой – раза в два больше предбанника – зал. Из-за грязной, обитой вагонкой стойки выглядывала нечесаная голова буфетчицы. Меню, отпечатанное на серой дешевой бумаге, за исключением заморского слова «равиоли» было вполне стандартно-советским: с маслом, сметаной, уксусом, чай, кофе, пиво.
Возле единственного окна за двумя сдвинутыми засаленными столами расположилась какая-то необычная компания. По виду эти пятеро практически не отличались от остальной публики, никого не трогали и тихо о чем-то говорили между собой, но было в них нечто, что сразу выделяло из общей массы посетителей.
«Пятеро? Пожалуй, я погорячился…»
Но остановиться уже не мог. Кулак начал сжиматься помимо его воли…
– Ну?..
Беседа яростно теребил его за рукав. Михаил посмотрел в сторону, куда указывал новый приятель. За ближайшим к стойке столиком сидели двое – стройный интеллигентного вида темноволосый парень с каким-то удивительно знакомым лицом и бритоголовый качок. «Черпаки», прикинул он, но строят из себя «дембелей».
В это время темноволосый поднял глаза от тарелки и, увидев Беседу, толкнул соседа: смотри, мол, снова пожаловал, теперь с подмогой. Он откинулся на спинку деревянного стула, отодвинул щербатую тарелку с остатками пельменей, взял из пластикового стаканчика обрывок то ли туалетной бумаги, то ли салфетки, манерно вытер губы и вызывающе уставился на Михаила. Когда он привычным и каким-то очень характерным жестом провел аристократически тонкой рукой по вихрастым волосам, Михаил понял, почему парень показался ему таким знакомым. Это был вылитый Александр Блок с фотографии в старом школьном учебнике литературы.
Качок развернулся вполоборота, презрительно окинул взглядом Михаила и ухмыльнулся. Поза была обманчива – наметанный взгляд сразу определил, как напряглись мышцы под тонкой тканью черной футболки.