Я то и дело ловлю себя на мысли, что смотрю на него непозволительно долго и каждую секунду могу спалиться. Это невыносимо.
– Темно, а небо рыжее, как апельсиновая цедра.
– Да ты поэт, – хмыкает он, задирая голову кверху. – Тогда облака – белёсые заплесневелые пятна.
– Неплохо.
– А ты думал, ты у нас единственный в семье умник?
Снова лёгкий тычок в бок. И снова моё сердце не бьётся, а взрывается, забрызгивая внутренности кровавым фейерверком.
Толкаю его в ответ, чтобы хоть на секунду стать ближе. До него хочется дотрагиваться и позволять ему дотрагиваться в ответ. Заметил ли он, как я дрожу? С какой силой меня тянет к нему? Как я борюсь с желанием к нему прикоснуться…
Разве ты не видишь? Разве ты не чувствуешь этого? Заметь меня… заметь меня… заметь меня... Взгляни на меня, и сразу догадаешься обо всём по моим дрожащим губам. Я так надеюсь на это.
На утро мне становится только хуже. Зависаю у разложенного кресла, глядя на спящего Кира. Ловлю себя на желании прикоснуться к нему, поцеловать. Понимаю, что сдерживаться становится всё труднее. Понимаю, что влип. Крепко влип.
А для него это ничего не значит. Ему определённо похуй на мои прятки.
Натягиваю его толстовку поверх майки. Его любимую чёрную, с запахом табака и парфюма, и отправляюсь в универ.
– Тебе идёт, – смеётся Бо и набрасывает капюшон мне на голову, – выглядишь ещё большим тинейджером, чем обычно.
Пожимаю плечами, прилагая все усилия, чтобы казаться равнодушным.
– Новый стиль, – хмыкает Герман, листая словарь. – И давно ты носишь его вещи?
Скептически изогнутая бровь и тон слегка задевают; я вспыхиваю: – Ты на что намекаешь?
– Ну-ну, полегче! Я просто задал вопрос.
– Если тебя что-то интересует, спрашивай прямо. Хоть раз обойдись без своих дурацких подколов.
– Ребята, успокойтесь. На ровном месте ведь сцепились. – Лёня искренне недоумевает. Лёня не привык думать о людях плохо.
– Хочешь прямо? Хорошо. И давно ты сохнешь по своему брату?
– Герман!
– Не лезь, Алиса. Арсений – взрослый мальчик, и не обязательно каждую секунду за него заступаться.
– Он мне не брат. Не родной. Даже не двоюродный.
Я не отрицаю. Чеканю каждое слово. Герман зависает на пару секунд, но ни один мускул на лице у него таки и не дрогнул.
– Что ж, возрадуемся. Ты избежал инцеста.
Становится тихо. Только монотонное бормотание лектора и смена слайдов.
– Тебе он, и правда, нравится, Арс?
Алиса ласково гладит меня по голове, и мне хочется всё ей рассказать, избавиться от этого груза.
Киваю, и она в изумлении прикрывает ладошкой рот. Маленькой точёной лодочкой. Потом накрывает ею мою руку.
– Всё наладится, вот увидишь.
Она отодвигается, а спустя пару минут передо мной появляется сложенный вдвое лист из скетч бука. Разворачиваю. Знакомые скользящие литеры с лёгким нажимом: «Поздравляю с рухнувшими барьерами».
Глава 5
5.1. КИРИЛЛ
Солнечные лучи вскрывают мне веки. Не в силах больше им сопротивляться, я просыпаюсь.
Стопка учебников и тарелка с крошками от бутербродов. Недочитанная книга обложкой вверх. В кружках – недопитый кофе, молоко застыло бледной тонкой плёнкой.
Сенька уже умотал в универ на свой зачёт по фонетике, к которому готовился всю ночь. Вспоминаю свою студенческую молодость, и губы сами собой разъезжаются в ухмылке. Вся моя подготовка к экзаменам сводилась к мантре «халява, приди!» На удивление, срабатывало на все сто. Либо счастливый билет вытягивал, либо отделывался «автоматом».
Вчера, пока Арсений зубрил, склонившись над своими конспектами, обложившись словарями и справочниками, я читал в кресле, параллельно слушая музыку, перебросив ноги через подлокотник и отбивая босой пяткой рваный ритм. Потом, видимо, вырубился и проспал до обеда, спутав день с ночью.
Хочется курить и кофе. Убить готов за сигарету и чашку крепкого чёрного. Значит – на кухню ставить чайник.
Пока я пью кофе, пытаясь взбодриться и прийти в себя, на телефон друг за другом приходят два сообщения.
«Я сдал!» и «Ты спишь?»
Хмыкаю. Ага, сплю. Набираю ответ.
«После того, как ты просидел всю ночь, скрючившись над тетрадками, я в тебе даже не сомневался. А теперь тащи свою тощую задницу домой, умник. Не могу завтракать в одиночестве».
Что-то набирает в ответ. Жую бутер и жду.
«Герман говорит, что ты деспот».
«Передай своему рыжему дружку, что ревность – саморазрушающее чувство».
Он посылает мне ехидный смайлик с рожками – «Еду» – и спустя час заваливается в дом с горящей лихорадкой во взгляде. Кому-то точно надо поспать. Но не сейчас.
– Ты как раз вовремя.