Наигранно морщусь от выдуманного приступа боли. Смотрит на мой отыгрыш великомученика и хохочет.
– Шантажист несчастный. Ну окей, анимэ так анимэ. Надеюсь, в следующей жизни мне воздастся за мои жертвы.
Мы утыкаемся в комп, и я ввожу в поисковик «Миядзаки». Если уж начинать посвящение в адепты японской анимации, то определённо с этих работ. «Унесённые призраками», «Навсикая», «Ходячий замок»…
– О! Парень с твоей аватарки!
– Это Хаул.
– Как скажешь, – фыркает Кир и плюхается в кресло рядом со мной, по-свойски забрасывая руку мне на плечо. – Смотрим?
Старое кресло с потрепанной обивкой достаточно широко, чтобы вместить нас обоих. Мы даже не соприкасаемся бёдрами, но время от времени я все-таки проверяю расстояние между нами. Пара сантиметров одновременно успокаивают и заставляют меня нервничать. Я боюсь шевелиться. Боюсь даже дышать. Одно случайное движение и произойдёт замыкание. И тогда я сорвусь.
Его рука поверх моих плеч, такая горячая, такая правильная. И то, как он отстукивает по мне подушечками пальцев мелодию из заставки, вышибая из меня сонмы мурашек, тоже правильно.
Он опасно близко. Родинки на его шее как предвестники неминуемой катастрофы. В лёгких тесно. Кажется, у меня там стая ласточек, а ещё завывают киты. Ему легче: своих он травит никотином…
Чувство смутное, неясное. Это становится невыносимым.
Ты.
Когда я закрываю глаза… Я так сильно тебя… Так сильно… Так… Так безнадёжно сильно...
Перед глазами всё плывёт, голова кружится. Если я не решусь сейчас, то уже вряд ли решусь когда-нибудь.
Его ярко-красное худи и закатанные до локтей рукава. Рука крепкая, тяжёлая – на моём плече, вторая – на подлокотнике. С проводами выступающих вен.
Момент вязнет в пространстве и времени, застывает, крошится, распадается на атомы.
Едва ли я отдаю себе отчёт, в том что сейчас произойдёт.
Тянусь к нему и целую в шею возле кадыка. Вязко, долго, сладко. Он подвисает, тормозит, не отталкивает, и я не даю ему опомниться. Забираюсь к нему на колени и тянусь к губам, тянусь потому, что не встречаю серьёзного сопротивления. Его пальцы, до боли сжавшие мои плечи, – не в счёт.
– Какого... – всё же прорывается сквозь мою блокаду его голос, но я тут же вновь накрываю его губы своими. Целую его, жадно втягивая в себя очередной сорванный вздох, вскрик, мат…
Под кожей плещется небо закатами, горячими, огненными. Его губы жаркие, горькие. Он слишком много курит.
Забираюсь ладонями под футболку, касаюсь груди, скольжу руками ему за спину, притягиваю, и он подаётся навстречу.
Меня ведёт. Я почти отчётливо слышу, как тумблер внутри моей головы переключает скорости. Сердце бьётся куда-то в затылок.
– Послушай же! Я не могу! Не могу. Прекрати! – он резко отстраняется, дёргается в сторону и встряхивает меня за плечи. – Да какого хера?! Что на тебя нашло, Арсений?
– Я люблю тебя.
Вот и сказал. Слова – израненные, недоношенные, окровавленные, – корчатся на полу, задыхаются, так и не сделав свой первый вдох.
Он встает. Костяшки его пальцев со всей силы и так бессильно встречаются с косяком двери.
– Это пройдёт, – говорит он. Горбится, накидывает капюшон, и разворачивается на выход.
Не свожу с него глаз, в голове только одна мысль: не уходи, не уходи, не уходи…
– Не уходи. Не выдержу без тебя. Пожалуйста.
Голос срывается и дрожит.
Он оборачивается, и какое-то время мы просто смотрим друг на друга, а потом он уходит.
Он уходит, а мне хочется разрыдаться громко, в голос, как в детстве. Если он сейчас обернётся, я кинусь ему на шею. Но он не оборачивается. Он уходит, и становится тихо. Гулкая тишина до боли в ушах.
Я без тебя не выдержу, не сумею. Как мне дышать, в кого верить? Свихнусь, сойду с ума. Не уходи!
Хлопает входная дверь, и внутри меня что-то ломается. Дрожат руки, подкашиваются колени, и я оказываюсь на полу.
Глава 6
чай
с
бергамотом
и
коньяком,
две
сигареты
подряд.
раз —
и
я
снова
с
тобой
не знаком.
два —
я
тобой
распят
– шаманкаведьма
6.1. АРСЕНИЙ
Он был моим братом, другом, богом. Моим. Но я его потерял.
Мутно, пусто, горько, зияющая черная воронка поглотила все мысли и эмоции. Грудь будто раскурочили, перемололи в кровавое месиво, будто кто-то разом достал все внутренности, смотал их в мерзкий кровоточащий узел и выпотрошил меня, оставив одну пустую оболочку. Фантомные разрезы саднят и кровоточат. Почему я не умираю? Ведь нельзя же жить без сердца. Невыносимо, невозможно больно.