Он хмыкает, разглядывая моё лицо, очерчивает линию шеи, ключицы, большим пальцем нажимает на губы и накрывает их своими.
Его губы. Горячие. Мягкие. Отдают спиртным и табаком.
Его поцелуи – выстрелы в упор.
Ранен, ранен, убит. Три зияющие дыры в моей груди.
И всё сразу становится неважно. Предохранители срываются. Близко. Горячий. Мой. Теперь уже точно.
Внутренние киты сладко урчат, как довольные мартовские коты, кувыркаются, нежно щекоча хвостами рёбра.
Зарываюсь лицом в его плечо.
О господи!
Как непривычно и странно. Может, это и есть счастье.
Часть II
Глава 1
полночи смеялся
полночи плакал
полночи ловил стрекоз
я так испугался
что ты исчезнешь
и снова к тебе приполз
– Серафима Ананасова
КИРИЛЛ
В такси настроение разгоняется от «да нахуй всё!» до «боги, почему же так медленно». Мысли лихорадочно отплясывают адскую джигу.
Старательно заталкиваю все сомнения куда подальше и спрашиваю у таксиста разрешения закурить. Тот хватается за это, как за возможность завязать разговор, но пустой трёп я сейчас точно не вывезу, поэтому затыкаю уши наушниками. Клацаю по экрану смартфона в поисках старого доброго олдскула и останавливаюсь на Led Zeppelin «Stairway to heaven». После первого куплета и третьей затяжки отпускает.
Но как только мы подъезжаем к нашей улице, боль возвращается в виски, меня начинает подташнивать, и не хочется уже ни разговоров, ни выяснения отношений. А когда я дёргаю ручку ворот, клеммы срывает уже конкретно, да так, что я готов развернуться и бежать обратно к такси.
В коридоре стягиваю кеды пятка о пятку и тут же натыкаюсь на чьи-то туфли. Пока прикидываю, кто это у нас такой модный, заглядываю на кухню. Герман. Рыжий, мать его, сладкий Сенин дружок. Сжимаю зубы. Хоть убей, не понимаю, что он здесь делает. Почему сидит, уставившись на тлеющий огонёк зажатой меж пальцев сигареты.
Как же он меня бесит, начиная с аккуратных ржавых завитков на висках до рубашки, застегнутой на все пуговицы в такую жару.
– А я думал, правильные мальчики не курят.
– Ты обо мне ничего не знаешь, – устало огрызается, стряхивая пепел с сигареты в мою пепельницу. В мою пепельницу!
Надеюсь, я не нравлюсь ему так же сильно, как он – мне. Но он, в отличие от меня, слишком вежлив, чтобы это показывать.
– Где моя детка? – нарочно делаю ударение на слове «моя», бессознательно пытаясь выбить его из раздражающего меня равновесия.
Цели своей я добиваюсь – Германа ожидаемо корёжит. Он дёргается, но к сожалению, слишком быстро берёт себя в руки.
– Если ты про Арса, – его голос смягчается, а у меня от этого снова пригорает, – то он, наверное, на крыше. Он всегда там читает, когда хочет побыть один. Странно, что ты этого не знаешь, – изогнутая бровь выражает усмешку?
Криво улыбаюсь в ответ и выхожу во двор. На крыше, значит? Любит почитать в одиночестве? Только вот почему рыжий выпендрёжник об этом знает, а я – нет? Неожиданно чувствую липкую струйку пота, ползущую по позвоночнику. Незнакомое мне чувство. Ревность? Приноравливаюсь, подстраиваюсь под него и так, и этак.
На подходе к сараю замечаю на крыше синюю шевелюру. А вот и ты!
Подошвы кед скользят по скосам и выемкам.
Сенька. Как обычно, растрепан. Как обычно, в моей футболке. Как обычно, листает книжечку.
Меня снова тянет закурить. Хлопаю по карманам джинсов в поисках пачки. Безрезультатно. Посеял сигареты в тачке, долбоёб. Что же теперь? Что дальше, Кирилл? Всё что угодно, только не пялиться молча на его спину и сутулые плечи.
– Ты снова таскаешь мои вещи?
Вздрагивает. Придвигаюсь ближе, пальцы сами тянуться к выступающим позвонкам.
– Сень, давай поговорим. Как взрослые.
Разворачиваю его к себе. То ли хмурится, то ли щурится от не по-весеннему палящего солнца. Сглатывает, мусоля кончик поистрепавшегося за сутки бинта, и подвисает. Упорно не смотрит мне в глаза. Отбираю его руку у бинта, переплетая его пальцы со своими. Он робко скользит большим пальцем по моим костяшкам, а моё сердце стучит в висках. Запредельно громко, но всё равно недостаточно, чтобы заглушить внутренний голос, который вопит нахально и гадко, что это аморально, что пора прекратить вести себя как гребанный педик.
Хочется зажать уши, не слышать, но вместо этого я судорожно сжимаю его плечи. Прямо под выпирающей ключицей – белый прямоугольник пластыря. Новая рана? Эх, Сеня-Сенечка. Ходячая ты моя катастрофа…
Продавливаю пальцами выступающие косточки, оставляя красные пятна на коже. Ловлю себя на мысли, что хочу вылизать каждую из этих впадинок… я совсем конченный.