А потом я целую его. Сам. И это так просто. Так естественно. Как дышать. Есть. Пить. И то, как судорожно он выдыхает, это тоже естественно, как тихо всхлипывает мне прямо в рот, как целует в ответ, жадно прикусывая мои губы… Конечно, своих ведь уже мало. Сгрыз давно.
Он дышит сбито, забывая чередовать вдохи и выдохи. Я знаю, что то, что происходит – это совсем ненормально. Но то, что происходит – это, вроде как, любовь. Я уверен, что мы оба это понимаем, но молчим.
А ещё я понимаю, что тону. Иду ко дну. Уши закладывает, а все дыхательные пути забиты той самой чёртовой нежностью настолько, что я даже не пытаюсь спастись.
Сердце бьётся, мечется раненым зверем в грудной клетке, рвётся сквозь прутья рёбер… Как глупо было бы сейчас умереть. Остановка сердца в двадцать два – это так нелепо. Но мы всё равно скоро умрём, потому что солнце стократно увеличилось в размере, и мы сейчас просто сгорим, обратившись в жаркие угли на этой раскалённой крыше…
Глава 2
Зеркало-зеркало, гладь реки,
дай мне найти ответ:
будем ли вместе, когда со щеки
сгинет загара цвет?
Солнце курсирует по плечам,
прячется в волосах.
Дай мне коснуться тебя сейчас,
нежностью выжечь страх.
– Джио Россо
АРСЕНИЙ
Дни напролёт мы спасаемся от жары, лежа на прохладном полу, наблюдая, как ветер заигрывает с занавесками, и лелея свои барьеры.
С того самого поцелуя на крыше прошло уже три дня, и этой темы мы больше не касались. Словно и не было ничего, словно всё по-старому, всё окей. Готовим, слушаем музыку, треплемся ни о чем. Можно и вовсе подумать, что мне это почудилось, напекло голову, если бы не едва заметная цепочка синяков от одной ключицы до другой, следы от его настойчивых пальцев. А это значит, что я ещё не спятил.
Сессия в самом разгаре. Я стараюсь не пропускать консультаций, выходит не особо, но я стараюсь. Каждое утро физически тяжело уезжать от него. Это как срывать пластырь с только начавшей подживать ранки. Больно.
Хорошо, что близнецы и малыш Бо заняты не меньше, сами бегут домой после пар. А я бегу к нему.
Когда спадает дневной зной, мы выходим на улицу. Между сосен натянут гамак, Кир всегда занимает его первым, пока я, замешкавшись, собираю со стола разбросанные файлы.
Сегодня двести пятьдесят латинских выражений, которые мне нужно вызубрить к экзамену.
Стряхиваю прилипшие к голым ступням травинки и забираюсь к нему в гамак, устраиваясь напротив. На это смелости ещё хватает.
Тот невозмутимый вид, с которым он что-то ищет в телефоне, поощряет меня, и я продолжаю проверять границы дозволенного. Вытягиваю ноги, просовывая ступни под его спину. Даже через тонкий хлопок свободной майки, чувствую какой он горячий.
Влажные простыни на бельевых верёвках слева и справа от нас надуваются белоснежными парусами. Можно представить, что алыми. Можно в конец сойти с ума и представить, что напротив – мой зеленоглазый Грей. Пахнет стиральным порошком, табаком и летом. В траве стрекочут кузнечики, на них охотится соседский кот, то и дело выпрыгивая из засады рыжей молнией.
– Что зубришь на этот раз?
– Латинские афоризмы.
Разворачивает свою ступню и касается моей кожи там, где недавно был пластырь. Будто погружает горячий нож в сливочное масло.
– Этот афоризм там тоже есть?
– Нет, этого в учебной программе нет.
Смотрю туда, где вместо слова «ama» теперь рубец, успевший покрыться молодой кожицей. Туда, где сейчас ступня Кира. А он, как ни в чём не бывало, барабанит пальцами по косточке на моей щиколотке, и мне всё труднее делать вид, что ничего не происходит, лёгкие шорты спалят меня на раз.
– Ты не говорил, что у вас здесь есть кинотеатр.
– Кинотеатр?
– Ну да.
– Если ты имеешь в виду клуб, в котором местные собираются на дискотеки, то да, есть.
– Тут пишут, что это маленький кинотеатр с уютной ламповой атмосферой. И сегодня там всю ночь крутят старые фильмы Тарантино, – разворачивает ко мне экран смартфона. – Я бы пересмотрел «Бешеных псов».
– Тарантино?
– Приём-приём, земля вызывает Арсения. Прекрати подвисать! Пойдём в кино, надоело киснуть дома.
– Хочешь пригласить меня на свидание?
– Хочешь пяткой в нос?
Маленький кинотеатр встречает нас приглушённой музыкой – джаз? – и мягким полумраком.
Никаких обшарпанных стен, сотрясающихся от раздражающей попсы. И, в отличие от того раза, когда ещё в старших классах нас занесло сюда с Лёней, с ног не сшибает тошнотворный запах дешёвого пойла. Мы тогда так безбожно напились, что пришлось вызывать Германа, чтобы забрал. Школьная дружба недаром самая крепкая. А потом наш благородный ангел-хранитель держал мне волосы на затылке, пока я выблёвывал внутренности в мужском туалете, оставив Лёнечку целоваться с холодным кафелем в полном отрубе.