1.2. КИРИЛЛ
Лампочки в грязном плацкартном вагоне горят мягко и тускло. Тихо, как летом перед грозой. И так же душно...
Меня мутит. То ли от количества выпитого накануне, то ли от едва уловимого, но такого раздражающего покачивания вагона.
События вчерашнего дня расплываются в памяти огромным мазутным пятном. Пацаны устроили мне шикарные проводы.
Борюсь с желанием заблевать всё вокруг и тянусь к окну. Надо подышать. Нет, надо бы меньше пить. Что ж, в ближайшие пару месяцев у меня есть шанс исправиться и стать заядлым зожником.
А ведь ещё совсем недавно в мои планы не входил ни здоровый образ жизни, ни младший брат. Не то чтобы мне не хотелось с ним увидеться – о таскавшейся за мной в детстве светлой макушке я всегда вспоминал с теплотой, но чтобы из-за него тащить свою задницу в маленький таежный городок, где прошло моё босоногое детство... Нет, об этом я точно не мечтал. Кто ж знал, что на меня накатают заяву. Не ввязывался в драки с самой школы, но, как оказалось, навыков ближнего боя не растерял. Лицо кой-кому подпортил знатно.
В принципе, я ещё легко отделался – условкой и временным отчислением из универа. Эх, если бы не с последнего курса… Да за месяц до защиты диплома. Мама в ярости, отец в предынфарктном состоянии. Так что причины моей ссылки понятны. Хотя точная формулировка из уст моей матушки звучала совсем иначе: «поезжай и поддержи брата». Да уж. Меньше всего я сейчас похож на того, кто может о ком-то позаботиться.
Арсений. Сенька. Сколько ему сейчас? Он на три года младше. Значит, девятнадцать. Пшеничные волосы, вечно сбитые в кровь коленки. Таким он мне запомнился в лето нашего переезда.
Если долго смотреть на потолок вагона, то кажется, что тот украдкой медленно опускается прямо на тебя. Если закрыть глаза и прислушаться к стуку колёс, можно кое-что вспомнить. Погружаюсь в воспоминания о, казалось бы, давно позабытом.
Мы с соседом Пашкой думали, что это будет смешно. Маленький невинный розыгрыш, глупая детская шутка. Тук-тук, тук-тук, я не могу слышать, но слышу, как стучит Сенькино сердце, когда он вбегает в комнату. Лежу на полу, едва сдерживая улыбку: трудно прикидываться мёртвым в четырнадцать.
Футболка и левое запястье – в алой акварели, рядом нож. Пашкин истошный крик, актёрище. Руку на отсечение даю, что глаза у Сеньки огромные, размером с блюдца. Хочется проверить, но продолжаю отыгрывать суицидника, не дышу. А потом притворяться становиться легче, потому что дыхание перехватывает на полном серьёзе. Мягкие отросшие пряди его волос – на моем лице, и вкус жвачки, с которой он никогда не расстается, – у меня во рту.
Практические навыки искусственного дыхания двенадцатилетнего ребёнка равны примерно нулю. Поэтому он больше слюнявит мне рот, чем вдыхает в лёгкие воздух. Зато я сразу же «воскресаю». Ну, сначала малость охреневаю, конечно. Меня буквально подбрасывает на месте. Уши и щеки горят у обоих, и ощущение неловкости запредельное.
Мысль зайти на его страницу вк приходит спонтанно. Просто потому что захотелось. Только чтобы проверить, не потемнели ли со временем его волосы.
А вот хрен мне. На аватарке какой-то тип из анимэ, и сколько не шерсти, фото – ноль. Проверяю аудиозаписи, и с удовлетворением замечаю, что половина плейлиста у нас совпадает. Неплохо. Нахожу Мэнсона и удивленно хмыкаю. Очень даже неплохо. Но ещё больше удивляюсь, заглянув на его стену. Потому что это какой-то грёбанный пиздец. Античные статуи, тонкие щиколотки, хрупкие запястья, и ключицы – это уже не у статуи, потому что на них засосы. Сложи кусочки паззла и собери себе мальчика. И всё это венчают цитаты на древнегреческом и латыни, подписанные: Цицерон, Платон, Овидий.
Мне абсолютно восхитительно похер, осознанный ли это выбор пристрастий и ориентации или особые подростковые тараканы. Не то чтобы я одобрял все эти гейские штучки или считал их нормой, но если это не касается меня напрямую, ебитесь как хотите.
Возвращаюсь к его дурацкой анимэшной аве и вижу рядом горящий значок онлайна. Рука так и тянется написать ему, я даже открываю нужную вкладку, но тут же подвисаю, крутя в пальцах тонкий прямоугольник смартфона. Что я могу сказать? Хэй, братец, прости, что не писал тебе семь лет, и вот решил узнать, как ты там, как твои коленки. Поджили? Бредовая идея.
Глава 2
Голубой саксонский лес
Снега битого фарфор.
Мир бесцветен, мир белес,
точно извести раствор.
Ты, в коричневом пальто,
я, исчадье распродаж.
Ты – никто, и я – никто.