Он улыбается так светло, что я чувствую себя последним уёбком. Как я мог засомневаться в нём? Свожу брови к переносице и, закусывая губу, выдыхаю: – Я уже. Уже скучаю.
В глубине души я хочу запретить ему. Хочу запереться с ним в комнате на всю оставшуюся жизнь и никуда не отпускать.
Обнимаю его, как в последний раз. Сжимаю так крепко, что ещё чуть-чуть и… Надеюсь, обойдётся без его сломанных рёбер и моего остановившегося сердца.
Ближе. Крепче. Сильнее.
Мало. И всё равно ведь мало! До боли, отнюдь не фантомной, а вполне осязаемой. Потому что мы спаялись друг с другом – губы к губам, запястье к запястью. Вросли друг в друга кожей, капиллярами, кровеносными сосудами, всеми этими анимэшками и афоризмами, саунтреками и аудио книжками. Так нельзя! Ненормально это, больно.
– Как я жил без твоих рук, Сеня? Я не представляю.
Я действительно не представляю, и точно знаю, что ни с кем не собираюсь делиться. Слышишь?
Глава 6
Я. По-собачьи. Верный.
Горечь. Похмелье. Полдень.
Голос повышен. Нервы.
Сердце грызу, как ногти.
Ломит. Ревёт. Под кожей.
Едко. Пронзительно. Горько.
Ты. По-собачьи. Тоже.
Только с другими. Только.
– Виталий Маршак
АРСЕНИЙ
Дорога занимает не меньше часа. До дома близнецов я добираюсь, когда на город мокрыми мягкими лапами опускаются серые сумерки. Германа нахожу на лестничной площадке, сидящим прямо на ступеньках и раскуривающим сигарету.
– Привет, – он поднимается на ноги с таким невозмутимым видом, что сразу выводит меня из себя.
– Просто «привет»? Это всё, что ты хочешь мне сказать? Может, объяснишь что случилось? Почему ты уезжаешь? Вот так, спонтанно и без предупреждения.
На его в лице не движется ни единый мускул, ни одна крошечная мышца.
– Не истери, Арс. Твой режим «драма квин» ужасно утомляет. Пойдём, сделаю тебе кофе, может, успокоишься.
В прихожей я сразу замечаю собранную сумку. Пока одну. Это слишком мало для Германа, для его книг, без которых он не мыслит своей жизни. Значит, остальное будем собирать вместе?
Чайник закипает и, пока я размышляю о сумках и книгах, передо мной материализуется чашка горячего кофе.
– К сожалению, больше в доме ничего нет. Только варенье. Родители в отпуске. Алиса у Лёни.
В вазочке на столе действительно сахарится варенье. Кажется, вишнёвое. Он шутит? Нет, не похоже. Тогда почему я так злюсь – на себя, на Германа, на это чёртово варенье?
– Алиса едет с тобой?
– Нет, у Лёни какие-то дела. Они присоединятся ко мне позже.
– Присоединятся к тебе где?
– Я не сказал? В деревне. Давно мечтал о жизни загородом. Этакое единение с природой. Есть в этом что-то умиротворяющее. Мы тут сняли дом, для начала на лето.
– Единение? Для начала? И ни слова мне?
– Прости, что не приглашаем с собой. Не думаю, что твой гопник так легко тебя отпустит.
– Он не гопник.
– Разумеется, нет.
Его взгляд останавливается на моей шее, где красуется пара засосов. Интересно, как бы он изменился в лице, углядев ещё парочку на бёдрах и на животе. Край столешницы оказался тогда чертовски твёрдым.
– Он тебя уже трахнул?
Вспыхиваю. Вдыхаю через рот, словно загнанная псина, и тут же бросаю ему с вызовом:
– Может, это я его!
– Нет, – качает головой. – Не думаю.
– Ты позвал меня для того чтобы помочь тебе собраться или обсудить мою личную жизнь? – начинаю на выдохе, еле слышно проговаривая слова. – Или, может, ты все-таки объяснишь мне от чего бежишь в какую-то глухомань?
Под конец уже почти кричу, не замечая, как он оказывается совсем близко – ещё шаг и, протянув руку, я смогу дотронуться до его рыжих кудрей, вечно выгорающих летом до меди. Никогда не замечал, каким тяжелым и плотным может быть его молчание – как свинец, как лёд, как нефть.
– Иногда ты просто невыносим, Арс. Нет, Сеня, Сенечка. Ведёшь себя, как капризный ребенок. Ты прекрасно понимаешь, как я к тебе отношусь. Не можешь не понимать. А я в свою очередь понимаю, что ты ничего подобного не чувствуешь ко мне. И делать вид, что типа всё нормально, типа всё, блядь, шикарно, я больше не могу.
– Ты никогда не говорил… – мои пальцы, которые сейчас холоднее айсбергов Северного Ледовитого океана, нервно сжимаются от волнения до хруста, норовя сломаться.
– А должен был? Нет, я тебе ничего не должен, Арс.
Ему больно. Мне хорошо знакомо это чувство, и я не знаю, что делать. Уголки моего рта против воли ползут вниз. Мне досадно и непонятно: куда подевались те времена, когда всё было легко и просто? Когда мой лучший друг не был в меня влюблен. Когда я почти заставил себя забыть, что тоскую по двоюродному брату.