И судьба за это счастье нам присудит.
Если жизнь пошлёт нам грозные мгновенья,
Что ж, поплачем вместе, так нам легче будет.
Мы бы сочетали, родственны глубоко,
С детской простотою кротость обещанья
От мужей, от жён их отойти далёко
В сладостном забвенье горестей изгнанья.
Это Поль Верлен.
Сенька... Как же это на тебя похоже. Мой маленький романтик.
И как контрольный в упор, постскриптум:
Vale et me ama.
Не знаю, сколько я так сижу. Сумерки давно сменились ночью, я не слышал, как хлопнула входная дверь. Мама ушла, оставив меня наедине с моими воспоминаниями, так и не дождавшись ни упрёков, ни благодарности.
Передо мной остывший нетронутый кофе и простая картонная коробка, словно сундук с сокровищами.
Распахиваю окно в зимнюю ночь. Ночь пахнет снегом. А снег пропах ягодной жвачкой.
Бескрайнее небо припудрено звёздной пылью. Месяц сияет кусочком марципана. Скоро Новый год. Вот оно, ощущение праздника! Впервые за всё последнее время оно наполняет меня ожиданием чуда.
Глава 5
перелистываю страницы, больно и оттого - легко: твои родинки и ресницы, запах снега и молоко. это письма тебе, конечно
но какой в этих письмах толк
это бомбы в цветочном поле, это лезвие прямо в бок, это быстрым и светлым взглядом прожигает меня насквозь - это рядом, по коже, ядом, что не спелось и не сбылось.
знаешь, к черту, слова излишни. ну о чем мне тебе сказать? как весной расцветают вишни, как мне хочется танцевать, разбивая колени к черту, разнести, разломать весь мир, как люблю тебя - беспощадно, как никто еще не любил
– Весенний воин
АРСЕНИЙ
Конец декабря
Выхожу из машины и делаю глубокий вдох. Зима за городом совсем другая. У неё волшебный вкус замороженных ягод и еловой смолы.
Зимние каникулы решено провести у Кайзеров, в том самом съёмном доме. Сначала я не хотел ехать, но потом подумал, что своим страхам нужно уметь смотреть в лицо.
Под тяжёлыми сугробами угадываются призрачные очертания кустов, там, кажется, у них можжевельник и чёрная смородина.
Розы Германа тоже скрыты под снегом, но в целом сад имеет вид отнюдь не удручающий, да, он пустой, но волшебный. В последнее время мне вообще нравится пустота. Пустая голова не взрывается от сотен мыслей. Пустое сердце не болит.
С трудом, всё больше и больше утопая в снегу с каждым шагом, мы идём по едва угадываемой дорожке, оставляя на безупречной заснеженной поверхности первые следы, прокладываем маршрут.
Дом стоит пустым с самой осени. Ни я, ни близнецы, ни Бондарь не переступали его порога с тех самых злосчастных пор.
Так странно. Тогда деревья завораживали меня желто-красными всполохами, сейчас – своим ледяным оцепенением.
Ступеньки. Дверь. Внутри дома ничуть не теплее, чем снаружи. Люстра встречает нас грустным звоном хрустальных стекляшек, а на проигрывателе тонким слоем лежит пыль, так что первым делом мы берёмся за тряпки. А потом за запасы.
По дороге мы заехали за покупками и, кажется, скупили половину супермаркета. Вообще-то, у нас имелся список, чтобы ничего не забыть, но мы умудрились набрать лишнего. Теперь стол на кухне напоминает продовольственный склад.
Раскладываем по кухонным шкафчикам и полкам в холодильнике бесконечные консервные банки, картонные коробки и пластмассовые контейнеры со всякой всячиной. Но мы ещё не голодны, поэтому решаем побродить по окрестностям.
В этот раз мы всё-таки дойдём до водоёма, до которого не добрались летом!
Наверное, это здесь. Тут и там из-под снега торчат сухие стебли чертополоха, их нераскрывшиеся коробочки с семенами жалобно гремят при каждом порыве ветра.
Герман и Лёня дурачатся с сухими палками, изображая ратный бой. А мы с Алисой подходим к берегу и молчим. Но я не могу больше молчать. Я должен знать.
– Алиса…
– Да, дорогой.
Алиса берёт меня за руку, и я тихонько сжимаю в ответ её вязаную варежку. Эти варежки и шапка с помпоном из ярко зелёной шерсти, и пальто из тёмной, всё это очень идёт её медно-рыжим вьющимся волосам.
Мы стоим в полной тишине, если не считать довольного визга «ратников», оставшихся позади, но я не могу больше смотреть на замёрзшую воду, притворяясь, что увлечён её ледовым узором. На самом деле я сгораю от стыда, думая о той роли, которая досталась в этом спектакле Алисе.
– Я хотел поговорить с тобой о Лёне.
– Ты про Германа?
– Ты знаешь?!
– Не знают только слепые и глухие, Арс. Или занятые исключительно собственным разбитым сердцем. – Алиса ласково улыбается и проводит варежкой по моему рукаву. – Даже родители уже знают. Скандал был тот ещё. Но в больнице у Бондаря включился режим сторожевого пса: из лучшего друга он превратился в сумасшедшего телохранителя. В итоге все всё поняли. Да ребята и сами перестали скрывать. По крайней мере Бо. Герман ещё кривится, но поверь, и он не бессердечен. Лёню невозможно не любить. Ах, ты не представляешь себе, Арсений, как я рада!