– И давно тебя мучают кошмары?
С тех пор как умерла мама.
Губы покрылись сухими чешуйками и срослись – не разомкнуть. Только киваю. Он и сам всё понимает. Ничего не говорит, грубо прижимает меня к себе, и я слышу, как бьётся его сердце.
Жалкое зрелище, должно быть. Но всё честно – в этот момент я действительно жалок и хочу только одного – чтобы кто-нибудь меня пожалел, сказал, что я нужен, сказал, что любит.
Он дышит мне в волосы, это немного смущает. Его дыхание рваное, горячее. Щекотно. Зато с каждой секундой мне становится спокойнее. Лишь в глазах щиплет, как в детстве от зеленки на разодранных коленках. Только на этот раз разодрано моё сердце.
Кир пахнет дымом и табаком. Что он курит? Чудовищно крепкий бонд. Сознание уплывает.
– Засыпай, – говорит он. – Тебе надо поспать.
Глава 3
я улыбаюсь. в глазах ношу слёзы.
прогоняю тоску как кошку. брысь!
понимая хайдеггера или делёза,
не понимаю жизнь.
меня тянет обратно домой.
вокруг только грязь и лужи.
мне стрёмно,
что рядом с тобой,
я выгляжу так неуклюже
– Виталий Маршак
3.1. КИРИЛЛ
Просыпаюсь и не сразу понимаю, где я. Не понимаю, почему на моём плече – температурно-горячий Арсений. Не понимаю, почему мы спим вместе. Точно! Вспомнил, это потому что братишку мучают кошмары. Он говорил, что часто просыпается от собственного крика. Значит, я уснул в его постели, утешая?
Ощущение собственной нужности мне в новинку – раньше я ни о ком так не заботился – но мне приятно. Странное чувство, будто что-то подтапливает под рёбрами непонятный ледяной комок, обволакивая теплом изнутри.
Сейчас он спит, как кот, уткнувшись носом мне в подмышку. А кто успокаивал его до меня?
Некоторое время лежу, не шевелясь, боюсь побеспокоить его сон. В доме стоит тишина. Волосы Арсения пахнут той самой ягодной жвачкой. Вдыхаю химозный запах – это почти дежавю. Только вместо солнечного яркого света за окном – непонятная белая хмарь.
Мой телефон остался на тумбочке у раскладного кресла, часов нигде не вижу, так что о точном времени могу только догадываться. Девять? Десять утра? Дядя, наверное, уже уехал на работу. Заглядывал ли он к нам перед уходом? Если да, то, должно быть, здорово удивился, увидев нас спящими вместе.
Плечо затекло и ноет. Чёрт, какой же он горячий. Его ресницы подрагивают во сне. Губы затянуты потрескавшейся сухой коркой.
Пробую свободной рукой его лоб. Это пиздец, Сень. По ощущениям – тридцать восемь с копейками. А вот нехуй шароёбиться в кроссовочках по снежной жиже!
Дотягиваюсь до его пальцев. Сука, они ледяные.
Либо он очень чутко спит, либо мои действия чересчур настойчивы, но он просыпается. Первое мгновение смотрит на меня тупо, словно не узнает.
– Ты мне снишься? – он кривится, с трудом разлепляя губы. Ещё бы не кривиться: затянувшиеся ранки лопаются и кровят.
– Ты кричал. Не мог уснуть. Поэтому я лёг рядом, думал дождаться, пока ты уснёшь, и, видно, вырубился.
Он садится, и я тут же начинаю растирать освободившееся плечо.
Какой же он странный сегодня, будто не от мира сего. Растрёпанный, с безумными глазами. Щёки – что переспелые помидоры, – так и горят нездоровым румянцем.
– Я проспал! – свешивает ноги с кровати.
– Эй, ты куда намылился?
– В универ, – он пытается натянуть свои дурацкие вельветовые штаны, не попадая в штанины ни с первого раза, ни со второго. – Я ещё успею ко второй паре.
– Ты весь горишь.
– Что?
– У тебя температура, глупый.
– Ерунда.
А самого уже ведёт, еле держится на ногах, но всё равно настаивает:
– Я поеду!
– Попизди мне ещё тут, – выхватываю из его рук злополучные штаны. – Останешься дома, как миленький.
Мы ещё немного препираемся, и он сдаётся, уступает, валится на кровать и даже позволяет укрыть себя одеялом. А я отправляюсь на поиски жаропонижающего.
После таблетки парацетамола и пары часов сна Арсений возвращается к жизни. В моей толстовке – еле заставил его надеть! – и с собранными в пучок волосами он приобретает поразительное сходство с Чиполино, мальчиком-луковицей из советской психоделической мультипликации.
Треплет мне нервы своими стенаниями о пропущенных парах, о разборе Илиады. Даже демонстративно садится зубрить конспекты, бунтовщик херов.
Только изредка срывается повтыкать в телефон, который то и дело вибрирует и светится оповещениями. Есть он тоже отказывается. Со страдальческим видом и отстойными объяснениями, что не может проглотить ни ложки.