Люди спешат, встречаются, заключают друг друга в объятия, целуются. Я скольжу по ним глазами, готовый снова уткнуться в телефон, когда взгляд останавливается на группе ребят, стоящих в паре метров от меня. Драповые пальто, рыжие шевелюры... Что-то знакомое, но разглядеть не успеваю, меня толкают сзади: «Поберегись!»
Я и правда устроился прямо на проходе, никому не пройти. Отодвигаюсь к стене и снова втыкаю в телефон – машина на подъезде.
7.3. АРСЕНИЙ
«Поберегись!» – кричит за моей спиной носильщик. Это мне? Оборачиваюсь и упираюсь глазами в того, кто оказался на пути у главного человека на вокзале.
Я абсолютно ничего не понимаю.
Губы сами собой искривляются поломанной линией. У меня глюки? Видимо да, потому что Герман просит меня не паясничать. Но почему же тогда мгновением позже все трое разом меняются в лице? Я слышу изумленный возглас Алисы, оглядываюсь на неё, потом на Германа и упираюсь в его косую усмешку, а следом – в широкую улыбку Бондаря.
Он стоит у стены с телефоном в руках. Идёт снег. Ночь. Я могу ошибаться. Но я не ошибаюсь. Это он.
На несколько мгновений забываю, как дышать. Сердце заходится в приступе тахикардии. Глаза застилает снег. Да, сквозь эту белую пелену трудно что-то разглядеть, но я узнаю́ его.
Хочу бежать к нему и кричать. Кричать, что скучал по нему и всё такое, но не могу ни пошевелиться, ни вымолвить ни слова. Я просто не чувствую своего языка, не могу им управлять.
Неужели он приехал?
Приехал ко мне?
Реальный, живой, горячий. То есть нет, замёрзший, дрожащий, но такой родной!
Не могу оторвать от него глаз. По-моему, он ничуть не изменился.
Те же кудри дегтярные, дубленные, отросшие и мокрые от снега, падают ему на лоб, а он отбрасывает их назад вместе с капюшоном. Впрочем, разве люди меняются за три месяца?
Вот сейчас проедет машина, и я рассмотрю его получше. Но машина не проезжает мимо, а останавливается перед ним. Потому что Кир машет водителю подсвеченным экраном телефона. Такси? Погоди, Кир! Не уезжай! Я здесь! Но он не слышит, и не мудрено, ведь я всё ещё не могу говорить.
7.4. КИРИЛЛ
А вот и он, мой «Ниссан». Вижу, как рыщет глазами водила в поисках вызвавшего его клиента. Подсвечиваю ему путь телефоном.
Открываю заднюю дверь, зашвыриваю туда свою сумку и вваливаюсь сам. Поехали!
Но с другой стороны в окно машины стучат. Какая-то девчонка с тёмными сосульками вместо волос – ещё одна дура вышла без шапки. Подвезти её, что ли?
Открываю дверь и узнаю. Алиса!
– Алиса, Алиса, пойдём, Кирилл! Там тебя кое-кто хочет видеть. Один соляной столб.
…Тощий. Мелкий.
– Сенька, – выдыхаю вместе с облаком пара, и меня накрывает волна нежности, которая тут же сменяется валом негодования. Минус, метель, а он в своём дурацком тонком пальто и без шапки!
Он стоит всего в паре метров от меня, шага три, не больше. Я могу преодолеть это расстояние за пару секунд, но отчего-то торможу, залипая на его тоненькую заснеженную фигурку. Алиса тянет меня за рукав, а я стою, как вкопанный и не могу отвести от него взгляда – от мокрой стриженой макушки, коричневого пальто, подвернутых штанин вельветовых брюк.
Я же почти дошёл до него, почему же остановился? Уши закладывает, сердце заходится в панике. Вокзал. Друзья. Они что, уезжают куда-то? А если бы я снова опоздал?
Он молчит и таращится на меня во все глаза. Пробую ему улыбнуться, но улыбка выходит рваной, дробной. Чего я жду? Чтобы он бросился мне навстречу? Но он не движется, тогда я делаю эти последние шаги и сам притягиваю его к себе.
Его запах, его вкус. Родной.
Стискиваю его в объятиях и, кажется, целую. Да, целую. Я совсем сошёл с ума. Целую отчаянно, беспорядочно… Его мокрые очки съезжают с переносицы. Ловлю их, чтобы не упали, и смеюсь глядя на его «слепой» взгляд. Он жмурится как котенок, и тянется ко мне, тычется в мои губы. Вот так, у всех на виду, но мне уже все равно. Пусть говорят, что хотят, захлёбываясь своими «тьфу» и «грёбаные педики». Не боюсь! Ничего не боюсь рядом с ним.
Сколько же времени мы потеряли, Сенька...
Он с нежностью проводит пальцами по моей щеке, и я снова притягиваю его к себе.
– Ты колючий, Кир. Как же я скучал. Сильно, Кир. Слышишь?
Снова жмурится и вжимается в меня носом, щекочет ресницами заросшие щеки. Да, я колючий, так и есть, извини… И мокрый.
– Не реви, детка. Воды и без тебя вокруг достаточно. А я здесь. И никуда больше не денусь.
Чувствую, как он рыщет губами, целуя везде, где достаёт. Мне не верится, но это так. Это его губы касаются моей шеи, его пальцы вплетаются в мои мокрые волосы.
На вокзале. При всех. А для меня вокруг – никого. Только мы.