– Ш-ш, это я.
Наутро мы никогда об этом не говорим. Да тут и обсуждать особенно нечего. Не говорить же о том зыбком, что тревожно бултыхается и ворочается где-то внутри меня каждый раз, когда он вырубается в моих руках, и я слышу его сонное дыхание. Это ерунда. Не о чем беспокоится.
Проходит несколько дней, мы почти не общаемся. Большую часть времени он читает, практически не отрывая глаз от страниц. Я туплю в телефоне; в наушниках надрывается о любви «Аффинаж». Странно слушать песни о любви, когда сам никого никогда не любил. «Аффинаж» в пустой голове. Песни о любви в пустом сердце.
Он почти не обращает на меня внимания, обнимает свои колени. Как ребёнок, такой смешной, лохматый.
Хмурит лоб и ерошит вихрастые волосы.
Или вдруг внезапно отрывается от книжки, дергается, оборачивается ко мне.
– Чего тебе?
– Да так… – неспешно тяну, отрывая лопатки от стены. – Слушай, есть хочу – умираю. Пошли пожрём.
Морщится, будто от зубной боли. Видимо, мой плебейских жаргон слишком груб для нежных ушей этого умника.
– Я уже ел.
– Кому ты пиздишь, Сень? Мы ведь оба знаем, что ты не ел. Литры кофе, который ты без конца поглощаешь, не в счёт. Удивляюсь, как тебя ещё ветром не сносит.
– Если ты решил поиграть в старшего братца, то опоздал. Лет этак на пять. Я не нуждаюсь в няньке.
– Поиграть? Играть я предпочитаю совсем в другие игры.
Он отчего-то фыркает и мгновенно заливается румянцем. Забавно видеть, как неровно краснеют его щёки, а под глазами появляются два пятнышка. Как у рисованных персонажей его дурацкого анимэ.
Невнятное желание «потискать» становится почти навязчивым, и я треплю его по макушке, а самого торкает настолько, что становится страшно. Не понимаю и боюсь того, что наполняет мою грудную клетку чем-то очень и очень странным.
Хорошо хоть в таких словесных перепалках победа всегда за мной, и тогда мы идём и готовим что-нибудь на скорую руку – макароны «по-флотски» или омлет с помидорами, или жарим мясо. Ну как «готовим»? Кое-кто в это время сидит на кухонной стойке, уткнувшись в свои извечные талмуды. Бывает, отвесив ему легонький тычок под ребра, я выдергиваю книгу у него из рук и, едва успев прочесть название, забрасываю на холодильник.
– Так, что тут у нас? Геродот. «История».
– Какого хрена ты вообще творишь? Верни книгу!
– Ты меня уже достал своей зубрежкой.
– Да пошёл ты!
Сердито выдыхает и идёт тереть сыр.
А потом мы едим прямо со сковородки, сидя за столом на кухне. И он оттаивает, перестаёт на меня дуться. В такие моменты я чувствую, что приехал не зря.
– Я ничего тебе не повредил? – спрашиваю после очередного подзатыльника.
– У тебя тяжёлая рука...
– Это просто ты – дрыщ.
– Ну не всем же быть такими жиртрестами, как ты! – наконец-то он смеётся.
– Беспочвенное обвинение, – с подчёркнуто оскорбленным выражением лица задираю футболку и демонстрирую пресс.
Брат фыркает как котенок и картинно закатывает глаза: – Позёр.
Согласен. Есть немного.
4.2. АРСЕНИЙ
Дни стоят безоблачные, жаркие. Всё, что так стремительно растаяло, уже успело подсохнуть. Не верится, что ещё неделю назад всюду лежал снег.
Дремотный вечер тянется спокойно, лениво. Мы млеем от жары. Я – в кресле с латинской грамматикой, Кир – за компом режется в контру.
Учёба идёт туго. Как только я отрываю взгляд от страницы, всё прочитанное мигом улетучивается из головы, а все падежи и склонения путаются между собой. Но за книгой так легко прятаться. Чтобы рассматривать его.
Жадно скольжу короткими взглядами по его запястьям, скулам, плечам. И схожу с ума от зарождающихся в моей голове неуместных, постыдных мыслей.
– Как же заебали эти читеры! – он срывает наушники и в сердцах ударяет по клавиатуре.
– Ну так не играй.
– Ага, конечно, – встаёт с кресла и смачно потягивается. В просвете между шортами и чёрной футболкой с надписью «юность» показывается полоска смуглой кожи. Пялюсь на неё, забыв о рисках быть застуканным с поличным. Я скоро зачахну от этих пряток.
– Предложил бы я тебе почитать Геродота, но вряд ли ты его любишь, – вспоминаю про полёт книги на холодильник. – Лучше ляг поспи.
Он смеётся; его смех будоражит, проходит по моим венам электрическим током.
– У меня идея получше, – говорит он, – хватит зубрить! – хватает меня за руку и вытаскивает на улицу.
Сначала мы бесцельно шатаемся по аллеям, а потом, не сговариваясь, решаем спуститься к реке.
В моём ухе – чёрный обрубок его эйрподса, второй остался у него. А значит, в наших головах одновременно звучит «Аффинаж».
Первая мысль – это ты
Вторая – ты
Четвёртая – стёрта