========== Часть 1 ==========
— Коренья асфоделя следует перетереть в мелкий порошок и добавить лишь после пятнадцати минут кипения на…
Глубокий вдох. Гермиона закрыла глаза, сжав край парты с такой силой, что была уверена — под ногтями аккуратной длины остались микро-частицы древесины.
— Три капли белладонны, не больше, конечно, если вы не хотите тут же уснуть вечным сном и не попасть на экзамены, хотя для некоторых из вас это был бы крайне гуманный способ избежать позора, — губы Снейпа искривились, когда он окинул тёмным взглядом головы Гарри и Рона.
Гермиона сглотнула, пытаясь дышать. Она закусила костяшку указательного пальца правой руки, надеясь, что вот-вот прозвенит звонок. Кажется, с момента, когда она смотрела на циферблат, и время показывало, что до конца Зелий оставалось десять минут, прошла целая неделя.
Небольшой вздох вырвался у неё из груди, и девушка почувствовала, как начал гореть лоб, словно два полицейских на допросе исполняли ту самую заезженную схему с наставлением лампы в лицо, о которой не знал только младенец. Только где был её хороший полицейский?
— Затем три ветви полыни. Засушенной, а не свежей, мистер Лонгботтом, которая разъест котел, как марлевую салфетку, — рявкнул Снейп, и парень позади Гермионы вздрогнул, опустив свой нос в записи ещё ниже.
Глаза начали слезиться. Только не это, Мерлин. Гермиона прекрасно знала, что последует за такими симптомами, но каждый раз пыталась всё спихнуть на какие-то другие факторы, надеясь, что в этот раз обойдётся.
Ещё один сдавленный вдох, который через ладонь едва ли можно было принять за кашель. Семь минут до конца. Пожалуйста.
— Сок одного раздавленного плода шиповника и… мисс Грейнджер, может, вы соизволите выпить настойку или так и дальше будете продолжать заражать всех в классе?
Гермиона слышала эту реплику откуда-то издалека, будто профессор говорил не у неё над головой, а над огромной трехлитровой банкой, в которую её засунули, уменьшив. Возможно, это было кармическое наказание за ту проделку со Скитер. Плевать. К чёрту это.
Гермиона вскочила с места и уже через секунду толкнула дверь класса. Судя по интонациям Снейпа, его злость вот-вот должна была превратиться в лассо и остановить нерадивую ученицу ударом по икрам, чтобы она вернулась, извинилась за своё поведение и больше никогда не смела вот так выбегать из кабинета, не спросив разрешения. Но в тот момент ей было наплевать.
Гермиона бежала по коридору, ощущая прохладу подземелий на щеках. Ей хотелось просто лечь на пол среди успокаивающего холода и сырой земли вокруг, чтобы немного унять жар. Он сковывал виски девушки и сжимал шипованную проволоку вокруг её гортани.
Ещё один толчок двери, и потом она, наверное, пожалеет свои колени, которые сбила, упав на плитку в туалете, хотя это такая глупость в подобной ситуации. Колени, руки, веки… этому всему недолго осталось ей служить в любом случае.
Гермиона втянула ртом воздух и открыла крышку унитаза, кашляя. Розовые лепестки усеяли белый ободок, и если бы не приступ боли в грудной клетке, она наверняка бы в очередной раз поразилась. Нежно-розовый цвет, серьёзно? Он в последнюю очередь ассоциировался у неё с ним. Ей казалось, что она должна откашливать что-то вроде генлисеи — это бы идеально ему подошло. Никакой нежности.
Гермиона попыталась встать и поправить высокий воротник на блузке, — одной из тех, что она заказала в последние несколько месяцев. Её гардероб очень изменился, но даже так становилось очевидно, что совсем скоро скрывать что-то будет невозможно.
Ноги не слушались девушку, и она увидела тремор, который из-за пелены в глазах казался просто расплывающейся рябящей кляксой. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Гермиона втянула носом воздух, приказывая себе успокоиться.
Скрип измученной двери каким-то образом донесся до её ушных перепонок, несмотря на то, что абсолютно все звуки ощущались так, будто она нырнула под воду.
— …выходи, серьёзно, это не смешно. Ты там? — цокнула языком Лаванда по другую сторону двери, и от кафеля отдалось несколько слабых звуков каблуков. Сокурсница толкнула дверь, осторожно заглядывая внутрь. — Годрик, Грейнджер, только не говори, что слухи, которые разносят слизеринки, правдивы, и ты беременна… — глаза Лаванды округлились, когда она увидела Гермиону сидящей на полу перед унитазом. Слава богу, та успела стряхнуть лепестки вниз.
— Выйди, Браун! — крикнула Грейнджер сокурснице.
Ну, или попыталась крикнуть. Вряд ли её горло могло сейчас выдать хоть что-то, кроме соцветий. Не в этом состоянии.
— Снейп попросил меня… — Лаванда запнулась, отскочив от двери, которую Гермиона попыталась закрыть стихийным всплеском магии. — Слушай, если это так, то в этом нет ничего страшного… — пролепетала девушка по ту сторону двери.
Даже в таком состоянии Грейнджер слышала, как той нестерпимо хотелось поделиться этим с подругами. Гермионе хотелось рассмеяться. Это было так иронично, ведь беременность предполагает новую жизнь, верно? Но с ней происходило всё с точностью до наоборот.
— Я не беременна, Лаванда. Просто уйди, — простонала Гермиона.
Потом она почувствовала, как занемели её пальцы, и уже ужас сковал горло девушки, на секунду даже переборов колющую боль. Интересно, у этого вида роз есть шипы? Что-то ей подсказывало, что она скоро узнает.
Такого не происходило раньше, поэтому, несмотря на всё, гриффиндорку захлестнула паника. Она была готова к смерти. Вот уже несколько месяцев. С тех самых пор, когда поняла, что с ней происходит. В библиотеке Хогвартса по этой теме едва ли нашлось два достойных экземпляра, так что она заказала несколько книг в магазине Косого Переулка, хотя и там информация не то чтобы была исключительной. В Англии об этой болезни знали мало. Сравнительным спасением стали записи, переведённые с немецкого, о больном, который погиб в 1987 году, да и то было совершенно непонятно, как должна подтверждаться их подлинность.
Когда узнаёшь о таком, проходишь все стадии. Всё, как и написано в умных книгах. Гермионе тогда хотелось иронично улыбнуться самой себе. Всем хочется быть уникальными, но по итогу абсолютно все реакции можно классифицировать, распознать и затолкать в разные ящики под ярлыками, которые будут совершенно верными.
Сначала тебе кажется, что это насмешка, какая-то глупая шутка твоего организма, который сходит с ума от послевоенной травмы и надвигающихся заключительных экзаменов седьмого курса.
Затем приходит гнев и непонимание. Гермионе всегда казалось, что какие бы грехи она ни сотворила в своей недолгой жизни, во время войны они должны были окупиться с лихвой. Почему всегда она? Это несправедливо.
Затем ты ищешь пути, которые могли бы помочь. Перевестись в другую школу? Уехать на другой конец земли? Отречься от магии? Ничего не сработало бы, и ещё даже до прочтения Гермиона знала об этом, будто бы чувствовала.
И вот, наконец, приходит принятие, когда ты едешь едва ли не впервые на Рождество к родителям, которые постепенно начинают тебя вспоминать, а затем жалеешь, что смогла восстановить им память. Потому что потерять дочь дважды — это слишком жестоко даже для тех, кто знал, на что идёт, отправляя своего ребёнка в Хогвартс. Навсегда отрезая от обычного мира.
Топот ног слышался как будто из прошлой жизни. Гермионе хотелось, чтобы этот звук выдернул её из собственных мыслей и лихорадки. Ей хотелось, чтобы всё это закончилось, но что-то в ней, подобно раковой опухоли, когда твой организм начинает воевать против тебя, не желая вести переговоры, держало её в клетке и не давало ни единого шанса вздохнуть.
Она закричала, когда режущая боль прошлась прямо по внутренней стороне предплечья. Гермиона могла поклясться, что увидела там зелень лепестков и совсем миниатюрные нераскрывшиеся бутоны.
***
Грейнджер кричала, как сумасшедшая. Её разум боролся с действием зелья, пока Помфри применяла к ней заклинания, связав магическими путами. Она слышала резвые разговоры на повышенных тонах, в которых участвовала декан её факультета. Вряд ли они ругались, скорее всего, просто пытались перекричать вопли гриффиндорки.
Руки жгло похуже горла, Гермионе хотелось, чтобы это ощущение исчезло, пропало. Она поклялась, что даже в самые ужасные, в самые тёмные времена не станет сравнивать действие ханахаки с Круциатусом, но все её планы смеялись ей прямо в лицо. Это было больно. Больно до безумия. В прямом смысле. Ей стало интересно: может ли человек сойти с ума от неразделённой любви? Господи, какая пошлость.