Амори поцеловал руку Мадлен, следившей за ним глазами, и, улыбаясь, вышел.
Как и ожидал Амори, все уехали, и он, после того как отдал приказ приготовить комнату, вернулся, чтобы бродить около комнаты Мадлен, слушая у двери или стараясь услышать какой-нибудь звук.
Через полчаса ожидания появился господин д'Авриньи и подошел к молодому человеку.
— Ей лучше, — сказал он, пожимая руку Амори, — я буду дежурить всю ночь. Вы, Амори, ничем нам не сможете помочь, идите отдыхать, и будем надеяться на завтрашний день.
Амори вернулся в свою прежнюю комнату, но, дабы быть готовым прийти по первому зову, вместо того, чтобы лечь спать, он придвинул к огню кресло и растянулся на нем.
Господин д'Авриньи вошел в свою библиотеку и долго искал среди книг самых знаменитых профессоров ту, с которой он смог бы проконсультироваться, но на каждом заголовке, какой читал, он качал головой, как человек, кому эта книга ничего нового не сообщит.
Наконец, он остановился на маленьком томике в сафьяновом переплете с серебряным крепом вверху, взял его и, войдя в комнату уснувшей дочери, сел у ее изголовья.
Это был том «Подражание Иисусу Христу».
Господин д'Авриньи ничего больше не ждал от людей, но он мог еще надеяться на Бога.
XVIII
ДНЕВНИК ГОСПОДИНА Д'АВРИНЬИ
«22 мая, ночь.
Борьба отца со смертью началась. Нужно, чтобы я дал второе рождение моему ребенку.
Если Бог со мной, я надеюсь, что добьюсь этого, если он меня покинет, то она умрет.
Ее сон лихорадочный и беспокойный, но она спит; во сне она произносит имя Амори… Амори… Амори всегда.
Ах, почему я им позволил кружиться в вальсе? Но нет… это значило бы снова говорить о том же…
Нужно обращаться более чутко с душой Мадлен, а не с телом: ее душевные страдания заставляют бояться за нее больше, чем из-за болезни в ее груди, и она упадет в обморок от ревности быстрее, чем от истощения.
От ревности!.. То, что я подозревал, правда. Она ревнует к своей кузине. Бедная Антуанетта, она это заметила, как и я, и весь этот вечер она была сама доброта и самоотречение.
Только Амори ничего не замечает. По правде сказать, мужчины иногда слепы. У меня было желание все ему сказать, но тогда он был бы более внимателен к Антуанетте, чем раньше… и лучше оставить его в неведении.
Ах! Я думал, что она проснется, но, прошептав несколько бессвязных слов, она снова упала на подушку.
Я боюсь и хочу, чтобы она скорее проснулась, я хотел бы знать, лучше ли ей?.. И не стало ли ей хуже?
Понаблюдаем за нею. Когда я думаю, что уже дважды Амори ранил ее, едва прикоснувшись к ней… Ах, Боже мой! Очевидно, этот человек убьет ее.
Иногда я думаю, если бы она не знала его, она могла бы жить. Нет, если бы не было Амори, был бы кто-нибудь другой; могучая и вечная природа так хочет. Любое сердце ищет свое сердце, любая душа желает найти свою душу. Несчастлив тот, у кого сердце и душа находятся в слабом теле — крепкие объятия их сломают. Вот и все; нет, замужество — это несбыточная мечта.
Счастье ее убьет. Разве не умирает она потому, что мгновение была счастлива?
30 мая.
Восемь дней я ничего не мог записать в этот альбом.
В течение восьми дней моя жизнь цеплялась за прерывистое дыхание, за биение пульса. Восемь дней я не покидал этот дом, эту комнату, это изголовье и никогда — хотя я был занят только одним — столько событий, столько волнений, столько мыслей не поглощали мои часы. Я покинул всех моих больных, чтобы заниматься только ей одной.
Король посылал за мной дважды, я сказал, что страдал, что чувствовал себя нездоровым.
Я кричал его лакею: «Скажите королю, что моя дочь умирает!»
Благодарю Господа! Ей немного получше. Пора, чтобы ангел смерти начал уставать. Яков боролся только одну ночь, а я борюсь шесть дней и шесть ночей.
О, Боже, кто может описать тревогу тех минут, когда я думал, что уже победил, когда я видел в природе изумительного помощника, посланного мне Богом для борьбы с болезнью, когда неописуемая радость надежды пробуждалась во мне, но ее тут же гасил первый приступ кашля или незначительное повышение температуры.
Тогда все подвергалось сомнению, тогда я снова чувствовал ужасное отчаяние: враг, на минутку удалившись, наступал более упорно.
Этот ужасный стервятник, который разрывает своим клювом грудь моего ребенка, набрасывается снова на свою добычу, и тогда я кричу, стоя на коленях, прижавшись лбом к земле: «О, Боже! Боже, если Ваше бесконечное предвидение не поможет моей бедной ограниченной науке, мы все погибли».