Все это держало австрийскую разведку и контрразведку в состоянии полной боевой готовности. Напряжение возросло по причине не слишком серьезной и, скорее всего, совершенно самостоятельной инициативы безумной амазонки, родственницы Орленка, графини Камерата-Пассьонеи де Маццолени. Эта своевольная дочка Феликса Баккиоччи и Элизы Бонапарте, ярая бонапартистка, прибыла в Вену в 1830 году и попыталась уговорить кузена, чтобы тот сбежал из Австрии и встал во главе французских бонапартистов. Полиция перехватила ее письма (за ноябрь 1830 года) князю Рейхштадтскому; после чего графиню признали сумасшедшей (по мнению Меттерниха) и выставили за пределы страны.
Относительно способа, с помощью которого намеревались извлечь "Орленка" из Шёнбрунн, по Европе ходило множество легенд, которых историкам в серьезных научных работах не стоит повторять. Но ведь сказал же кто-то: разве не является история собранием легенд? То, чего не могли сделать ученые, сделали писатели романов, довольно часто даже гораздо лучше информированные, поскольку им удавалось докопаться до историй, о которых историкам и не снилось. Дюма-отец тому наилучший пример.
Как раз в "Парижских могиканах" Дюма-отца осью интриги является попытка освобождения "Орленка". Дюма создал фиктивную фигуру генерала Гаэтано Сарранти, корсиканца, товарища Наполеона на Святой Елене. Образцом для этого персонажа, вне всяких сомнений, был Гурго, который – как мы помним – в 1818 году сделался связником между Лонгвуд и бонапартистским подпольем.
В романе Сарранти в 1817 году устанавливает контакт с капитаном американского судна, чтобы реализовать намерение вывезти Наполеона в Бостон. Тем не менее, император отказывается принять этот план и делает все, чтобы выслать Сарранти в Европу. Перед отъездом он открывает ему, что отказывается возвращаться на трон, но ему бы хотелось, чтобы корону получил его освобожденный сын. На эти цели Сарранти получает 300 тысяч франков и после десяти лет подготовки в Париже, в 1827 году приступает к делу. Тем не менее, начальнику бурбонской полиции, Шакалу [Смотрите главу про бубнового туза], удается раскрыть заговор и арестовать Сарранти. Тогда на арене активно выступает сын генерала, Доминик Сарранти.
В "Парижских могиканах" тот способ, который генерал с сыном намеревались использовать для того, чтобы выкрасть "Орленка", основывался как раз на тропе, ведущей через… шёнбруннский сад! Дюма этого не придумал, лишь повторил версию, которая кружила по Европе первой половины XIX века и была тесно связана с человеком, застреленном в Шёнбрунн 4 сентября 1823 года. Эту концепцию подвинул Сарранти сам Наполеон в последней их беседе перед выездом генерала в Европу. Привожу ее, поскольку она того стоит. Наполеон просит верного солдата, чтобы тот убедил бонапартистское подполье в Париже, что сам он уже не мыслит о возвращении к власти, и чтобы на него перестали рассчитывать. Сарранти на это:
" – Но почему, Ваше Величество?
– Потому что я, как и римские императоры, перешел в состояние божества и гляжу на мир со своего огненного неба. Ты отправишься к ним и скажешь от моего имени: Не думайте об императоре, как только лишь о том, что он вас любит и поощряет к действию. У него имеется сын, которого, может, воспитывают в ненависти к отцу, и уж наверняка, заставляют думать о нем плохо. Помните об этом сыне!
– Хорошо, Ваше Величество, передам.
– Прибавь еще следующее: только не запутайте сопляка в заговор, в успехе которого вы не будете абсолютно уверены; вспомните, что сделали с Астинаксом и Британником, как только возникло предположение, что те могут стать опасными…
– Хорошо, Ваше Величество, сообщу.
– Объясни им, Сарранти, хорошенько объясни, что это моя последняя воля, мое политическое завещание, что я отрекался неотвратимо, раз и навсегда, но отрекался в пользу своего сына!
– Скажу, Ваше Величество.
– А теперь слушай внимательно, Сарранти, вот та подробность, которая может пригодиться тем, кто попытается вырвать моего сына из лап Австрии.
– Слушаю, Ваше Величество.
– Сын мой проживает в полумиле от Вены, в том самом дворце, в котором сам я проживал дважды, один раз после Аустерлица, в 1805 году, а второй раз после Ваграма, в 1809 году. Второй раз я пробыл там около трех месяцев. Мой сын занимает то же самое правое крыло, которое и я сам тогда выбрал для себя. Не исключено, что он спит в той самой комнате, где спал и я. Нужно это проверить.
– Проверим, Ваше Величество.
– Это имеет существенное значение. Видишь ли, когда я там жил, мне надоело ходить в сад через комнаты, вечно заполненные дворцовыми служащими просителями. Я люби прогуливаться по этому саду утром, а бывало, что и поздно ночью, поэтому приказал пробить тайные двери, выходящие на секретную лестницу. Все это сделал не придворный архитектор, а офицер из моих инженерных войск. Эти двери он поместил в моей уборной. Если нажать на кнопку, скрытую в оправе зеркала, оно все отодвигалось и открывало дверной проем, а лестница вела в нечто, похожее на оранжерею. Ты уже понял? Мой сын, пускай даже охраняемый на каждом шагу, мог бы сбежать оттуда и соединиться с теми, кто будет ожидать его в парке.
– Я понял, Ваше Величество".
Действительно ли Наполеон оставил после себя в Шёнбрунн тайный проход в сад – мы не знаем. Но этот дворец, как и всякий другой крупный дворец, в котором нарождались главы малой и крупной истории, имел свои тайные укрытия и проходы. На один из них и рассчитывал мой джокер, высылая своего агента под Вену. Таким образом, мы добрались до предпоследнего вопроса: кем был этот агент?
Количество вопросов, относящихся к джокеру и его людям, подавляет. И больше ничего, одни только спекуляции, никаких ответов, которые бы основывались на достоверные источники.
Является ли Ревард и человек, застреленный в Шёнбрунн, одним и тем же лицом? Наверняка, да. Тогда, в связи с этим, является ли Робо и Ревард одним и тем же лицом? Возможно. В свою очередь – если отбросить гипотезу, что это именно Наполеон Бонапарт отдал жизнь в садах дворца – почему для выполнения миссии в Шёнбрунн воспользовались двойником? Возможность того, что это была авантюра какого-то двойника-маньяка, предпринятая на собственный счет – я категорически отрицаю. Возникает другой ответ: наверняка бонапартисты, зная недоверчивость князя Рейхштадтского и его сопротивление относительно предпринимаемых к его освобождению инициативам, намеревались воспользоваться психологическим эффектом: видом "отца".
Каким из двойников воспользовались? Робо, а может тем самым "отцом Илларионом" или же Феликсом, а может, и де Туше, о котором я вспоминал вначале? Но, возможно, еще каким-то, о котором нам ничего не известно, за исключением обстоятельств смерти?
И остается вопрос последний, наиважнейший: кто послал двойника, по чьему приказанию тот действовал, кто был "мозгом"? Уже "мозгом" не только данной аферы, но и "мозгом" огромной, скорее всего, бонапартистской или карбонарской организации, о существовании которой в то время знали, но о которой до нынешнего времени нам ничего конкретного не известно. Глава этой организации, без имени и без лица – это и есть мой джокер, мой Великий Джокер.
В то время в Европе действовали многочисленные тайные организации, отпочковавшиеся от более ранних антинаполеоновских движений, как, например, итальянская "Карбонария ["Угольщики", организованные в 1806 году и частично принявшие масонские ритуалы]" или же прусский "Тугенбунд" ["Союз Добродетели", образовавшийся в 1808 году в Кенигсберге, чтобы отомстить за поражение под Йеной, и который, несмотря на все наполеоновские репрессии, выжил. Здесь же стоит сказать, что в тот момент, когда вся Германия объединилась против Наполеона (1813 – 1815 гг.), один лишь Гете, который обожал Наполеона, сказал: "Это не мое дело!". Другой великий романтик, Байрон, также пошел наперекор собственному народу, и в то время, как англичане сражались с Наполеоном, написал "Оду Наполеону", а потом еще и подписывался как Ноэль Байрон, только лишь затем, чтобы иметь одинаковые с Наполеоном Бонапарте инициалы. Великие поэты Романтизма первыми поняли, что поражение Наполеона – это поражение народов Европы. Молодежные антинаполеоновские организации поняли это значительно позднее, когда реакция уже успела надеть на Европу тяжелый намордник деспотизма]. В тот момент, когда Наполеона свергли, поведение и действия всех подобных организаций претерпели своеобразное "сальто": до сих пор они боролись с "тираном Бонапарте", когда же цель, наконец, была достигнута, им стало ясно, что всех их ловко обманули, что в сравнении с ультрареакционным Священным Перемирием Наполеон был либералом, сеятелем свободы и демократии. Контраст был просто шокирующим, после чего и карбонарии и члены "Тугенбунда", поняв свою ошибку, приступили к подпольной войне за… реставрацию Бонапарте! При этом они вошли в контакт с многочисленными революционными секретными организациями всей Европы.