Он спешился и подошел к дереву как к старому доброму другу, которого давно не видел, но с которым когда-то пришлось разделить самое страшное, что бывает в жизни. На старом высохшем стволе провидение оставило в одному ему известных целях надпись, два имени, вырезанные глубоко и оставшиеся шрамами до сих пор. Эти имена показались Висельнику болезненно знакомыми. Одно из них когда-то было его собственным. Тогда было, когда он еще был другим, не озлобленным, не отчаявшимся, молодым. С тех пор он сменил множество имен-кличек, и каждый раз его судьба менялась. Но свою новую судьбу он так и не нашел, а от той первой отказался. Слишком неподъемной оказалась ноша, свалившаяся на того молодого и не озлобленного.
Висельник осторожно и ласково провел пальцами по второму имени, самому прекрасному, самому дорогому.
Когда она родилась, вся семья была счастлива, а он не понимал почему, пока сам не увидел, не подержал на руках. С этого самого момента она стала центром его Вселенной, он делал для нее все. Даже если ничего не было нужно, он придумывал что-нибудь и делал. Для нее. Его мир вертелся вокруг, и для, и по причине этого маленького кудрявого существа.
Ему запомнилась, как они сидели вдвоем под этим самым деревом, и он нарвал ей много-много спелых сочных вишен и положил перед нею горкой, и рядом с нею это горка была настоящей горой, и она ела и смеялась, и перемазалась вся в вишневом соке, и сок был и на руках, и красными пятнами расплывался на белой рубашке.
А потом он недоглядел, не досмотрел, расслабился и был слишком счастлив, слишком слеп, и вот она лежит на полу сеней, и вишневый сок и на рубашке, и стекает по руке, капает на доски. Только это уже не сок, это кровь. Это кровь его закатившегося Солнца. И в ее небесных глазах смерть.
Он долго не мог смириться и не понимал, почему родные стали вести себя как прежде, хотя их солнышка больше нет. Пускай прошел год, год — не вечность. Потом храмовник; он долго что-то ему втолковывал очередную чушь, ересь, упрекал в безверии. Он плохо помнил все это, лишь то, что закапал бездыханное тело храмовника где-то здесь же в саду, и ушел навсегда, умер для них всех. Он не хотел больше их, родных, видеть. Они намертво связали его с тем, чего у него больше нет.
Висельник заново ощутил всю эту боль. Он стоял с деревом в обнимку, так ему почему-то было легче, но тут его кто-то окликнул и Висельник, гроза честного народа, разбойник и убийца, позорно бежал, наспех вытирая слезы с обезображенного множеством шрамов лица.
На следующий день Висельник уже пересек границу и вечером обедал в харчевне. Спокойно допить пиво ему не дали, что было дури ударив по плечу.
— Цирюльник, ты? — проорал разбойного вида пухлощекий детина и от полноты чувств вылил Висельнику на колени половину содержимого своей кружки.
— Я, Мельник, я, чего орешь то? — Висельник поморщился и от души стиснул ладонь товарища в рукопожатии. Кисть не треснула к его глубокому сожалению.
— Дык, видеть рад, — Мельник свалился на скамью напротив. — Ну, рассказывай, как живешь, бандит? Какая нелегкая принесла тебя в эти края?
— А ты давно здесь? — Висельник отпил из кружки, быстро оглядев своего старого товарища. Сейчас у него наряд был скорее как у зажиточного горожанина, нежели как у вечно бедного бандита с большой дороги с полным карманом чужих денег.
— Давно, — легко поделился Мельник. — Пол года мирной жизни. Работу нашел — не бей лежачего, а барыш какой! Во, видел?! — Он подергал себя за кафтан. — Этим я так, ради хохмы разжился.
— А что взамен? — поинтересовался Висельник хмуро.
— Этого я сказать не могу. — Мельник безразлично пожал плечами. И хитро подмигнул. — Не здесь. Давай, друг, выпьем, а потом я тебя отведу в одно место.
— В одно место не надо, лучше работу свою покажи.
— Само собой! — Мельник улыбнулся во все тридцать два. Через три часа Висельник расплатился с хозяином харчевни деньгами вновь обретенного товарища, наказав до утра не трогать храпящего на столе мужика.
— Вот, полюбуйся! — Мельник со щенячьим восторгом взирал вниз. Они с Висельником стояли на маленьком балкончике, выходящем в огромное подземное помещение. Внизу, слабо освещаемые искусственными огнями, спали гигантские волшебные драконы. До поры они были подсоединены к общему источнику толстыми змееподобными трубами. Драконы тихо гудели, набираясь сил. — Это будет основная сила вторжения. Они выжгут землю… Я не помню точно, но в приграничье. Гордый, конечно, город этот. Деревни там какие-то. Леса, которые за рекой. Короче говоря, вовремя ты оттуда убрался! — Мельник толкнул задумавшегося было Висельника локтем.
— И зачем им на Велицию-то нападать, ну выжгут приграничье, дальше что?
— А потом мы пойдем. В основном, конечно, граждане королевства, ну и нас, наемников будет не мало. Свою-то страну мы знаем, куда ж без нас. Им — земля, рабы и налоги, нам — все, что успеем урвать. В Вилиции-то сейчас и армии как таковой нет. Жители побегут, кидая имущество… — Мельник не договорил. Он испугано и непонимающе уставился на Висельника, а потом просто упал, так и не проронив больше не звука. У Висельника в руках остался нож по рукоять в крови.
— Мою землю жечь, — проговорил он с вызовом. С ножа на пол упала капля вишневого сока. Висельник посмотрел на свои руки, ему показалось, что они все в этом соке — по локоть в чужой крови. Пол века пронеслось у него перед глазами, он будто заново взглянул в глаза каждой своей жертве и глядел он теперь глазами того самого молодого не озлобленного паренька, у которого кто-то походя отобрал, убил любимую до дрожи младшую сестренку.
Висельник в ужасе сбежал вниз по длинной лестнице, ведущей от балкона, и заметался среди спящих драконов. В исступлении он бросился на одну из труб и вырвал ее с мясом из брюха чудовища. Его окатило потоком искр и дыхнуло жаром. Полилась на пол какая-то смрадная жидкость. Дракон проснулся и забился в конвульсиях, разнося даже сами стены и пол. Висельник уже плохо себя помнил, но, кажется, он вырвал все трубы, какие были. Волшебные драконы, вопя и барахтаясь, на месте погибали в пламени и дыму, и Висельник, чудом добравшись до лестницы, успел выскочить прочь на улицу и, обожженный, пробежал двор, и выполз наружу, и уткнулся лицом в мокрую от утренней росы траву.
Глава 23. Сила смерти
Сэлли проснулась ночью. Она забыла закрыть окно, и всю комнату порядочно выстудило. С неба глядела полная луна. Девушка выбралась из-под теплого одеяла, чтоб прикрыть окно. Еще в сонном состоянии ей неожиданно пришла в голову мысль, что до Хозяина вполне можно добраться с помощью того же Магнуса. О том, что она будет делать потом, девушка не задумывалась. В голове стоял сладкий туман. Она тихо позвала колдуна, и тот не замедлил появиться перед нею. Черный ворон приземлился на подоконник и вскочил в комнату, обращаясь. Маг торжествующе улыбался.
Она очутилась в полнейшей темноте. Голова прояснилась, но от момента, как поднялась с постели, она ничего не помнила. Держась рукою за стену, Сэлли осторожно пошагала вперед. Помещение не показалось ей шибко большим, по середке стояло что-то массивное и все. Ничьего присутствия не ощущалось. Под ноги никто не лез, так что она быстро добралась до другой стены, и здесь она уже нащупала свисающую грубую ткань, колючую и очень плотную. Сэлли сделала еще пару десятков шагов, цепляясь за этот занавес, и обнаружила его край. Два полотнища перекрывали друг друга. Девушка дернула за одно из них, и занавес разошелся, открывая самое обыкновенное окно. За большим прозрачным стеклом открывался вид на глубокое ущелье, внизу поблескивала река. Но девушку вид нисколько не заинтересовал. Она раздернула занавески пошире, чтоб впустить побольше света. И с замиранием сердца обернулась.