Она (уже и не она) сидела за столиком и выглядела именно как на фото. Черноволосая, довольно коротко стриженая худенькая девчонка в черной куртке-хламиде и джинсах, боты-гриндерсы, современная, слегка готичная дева.
Даша подошла ближе…встретила ее взгляд. И в темных глазах под красивыми бровями нечто. Осевшее инеем где-то под сердцем… и отдавшееся слабостью в ногах.
Лже-Серафима вдруг кивнула ей свойски, поманила тонким пальчиком с угольно-черным ногтем, как давнюю подругу. Даша отодвинула легкий вогнутый голубенький стул и села.
Несколько секунд молчания.
— Ты та самая живая, — констатировала самоубийца, — интересно. Со мной можно попросту, на «ты», хотя нас много.
Ее голос чуточку плыл, словно звук старой пластинки, в нем перекатывались рокочущие нотки… будто и правда одновременно говорили несколько.
— Зачем так со священником? — спросила Даша почти спокойно.
— Старый, хворый, ты ведь не знала про его рак?
— Нет, — понятия не имела.
— Умирать долго и муторно, в дерьме и вони, или хоп (она щелкнула пальчиками) и мученик, от лап демона, лишняя гарантия. Благодеяние.
— То есть ты его так послала в рай?
— Уж послала, так послала. Нет, наше племя про вами выдуманный рай спрашивать не надо. Разбирайтесь там сами. Когда умрете. Мы-то, на свою беду, бессмертны.
— А те двое? Он хотел с тобой поговорить, только-то.
— Виноват второй. Не ведись с идиотом, палящим в гостях. Мы обиделись и… спалили. Обоих.
Теперь она улыбалась, как молоденькие девушки не улыбаются, ядовито, понимающе и устало.
— Потом, кстати, сожалели. Наших детей и так мало, ну попался глупый, подружился с уличным злобным пащенком. Да, Даша, ты умница, без тебя мозаика не сложилась бы, но друзья твои и мужчина — наше произведение. И получилось, кажется, недурно, тебе ведь он нравится?
Даша не знала, что ответить. Хотя.
— Серафима, если скажешь, где похоронила Бушку, мы бы вернули тебе ее. Не совсем воскресили, но…
На мгновение, или ей показалось, глаза собеседницы изменились, глянули отчаянно, словно рука пленницы отдернула штору благопристойного дома.
— Мертвая кошка мертвой девочки. Нет. Поздно. Но обрати внимание, вы, мои чада, умертвия и адские твари, гуманнее ваших волооких богов. Хотя как раз они постановили, кто родил, тот вправе и убить. Мы бы до такого не додумались… в инфракрасных безднах, где воет безлицый.
Она хихикнула.
— Мило, если хочешь, зови нас ее именем. Ей, поверь, не повредит и не поможет. Уговор есть уговор. Она свое тело, мы свои силы.
— И ради чего?
— Счастья не обещаем, на покой пока рано, зато воля. Оглянись, дитя века (Даша с трудом не последовала глумливому совету).
Голос изменился, погрубел и понизился, немного, но чуткое Дашино ухо уловило. Теперь говорил один, словно бы мужчина.
— Вот люди как люди, достойны слез и смеха, такие, в общем, как и раньше. Памятью похуже, мечтами поуже, страстями пожиже.
Прости за пафос, но трудно удержаться. А я пришел дать им волю. Здесь и сейчас. Знаешь, как любопытно, если примат сапиенс творит что пожелает? Не ждет ни наград, ни наказанья, не нюхает куцего сучьего хвоста морали, машущего на вашей последней странице? Ах, как я помирать-то буду во грехах! Да как все, бестолково и жалко. Вы и не жили сами. Представила истинную вольность?
— Догадываюсь, — Даша передернула плечами.
— Умная невестка сущий клад, — теперь от фигурки в черном шел жар не жар, но давящее ощущение тугой силы, словно магнитное поле, подумала Даша, — милая дама травит родных и знакомых, мелкое чмо, в профосы негодное, пролезши на верхушку, развязывает войну на полмира, дети кидают родителей со скалы, родители отстреливают детей, все при деле. Давай посмотрим, весело же. Знаешь ты, что такое безумие? Безумие, приди, возьми меня, отныне лишь твоей женой я буду! — продекламировало оно.
Рука девушки, тонкая и хрупкая в широком рукаве, вытянулась над голубым пластиком столика, большой палец вниз, как на арене. Псевдо-Серафима коснулась ногтем столешницы, и от поверхности пошел явственный дымок. Одним плавным движением она начертила знакомый знак почти на весь столик, стряхнула с ногтя расплавленный пластик и, кивнув, пропала. Именно пропала, невесть куда, не вставая, пустой стул покачнулся, цокнул ножками по искусственному мрамору пола, но устоял.
Даша услышала детский визг, первыми сдали самые чувствительные.
Потом гул голосов стал расходиться волнами, где-то закричала женщина: