Даша достала из бардачка кобуру, проверила пистолет, так, магазин с серебром рядом, заменить обычные… дернула затвор, как учил Данил. Услышь щелчок. Убей тварь. Как же давно они палили по бутылкам. Предохранитель, о да.
И сделала то, что стоило давно. Достала из внутреннего кармана жакета свистульку, черного котика, поднесла к губам.
И увидела Эльвиру.
Никакого сомнения, девушка в бежевом брючном костюмчике (хвала Небесам, не в длинном платье), невысокая, черные локоны по плечам, выглянула в застекленную широкую дверь ресторана. Почему одна?
Даша распахнула дверцу и рявкнула во все легкие:
— Элька! Мать твою!
Вспомнила и свистнула в… «гм, в котика».
Эля услышала. Вгляделась, замахала рукой. Двинулась к Даше, когда кто-то крикнул:
— Помогите! Тетя, помоги! Где моя мама? — звонкий высокий голосок.
Девочка лет пяти, светлые волосы до лопаток, розовое платьице с пышными оборками. Куколка. С трудом открыла заднюю дверь лимузина, спрыгнула из широкого проема. Что она там делала? Заснула? Эля обернулась, остановилась. Девочка подошла, смиренно глядя вниз, и танцовщица ухватила ее за руку, повела.
Даша распахнула дверцу, вышла, оглядываясь. Ну где серый хулиган, когда он нужен?
Эля почти бежала к ней, таща за ручку девочку. Говорила что-то успокоительно, про маму и не надо плакать.
Вот тут у Даши словно обострился взгляд и в голове проявился моментальный снимок.
«А какого черта она в грязных тапочках?»
Тапочки без жесткой подошвы, розовые сверху, но землисто-бурые снизу. Как будто в них карабкались по разрытой весенней земле. А вот и подол платьица запачкан темным, сразу и внимание не обратишь.
— Элька, отойди от нее!
— Даш, ты чего? — Эля остановилась, глядя на пистолет в Дашиной руке, — Ты сдурела?
— Отойди от твари!
Девочка глянула открыто, багровыми глазами на ангельском личике, быстро, очень быстро прыгнула к Эле, блеснула сталь. Танцовщица подломилась в коленях и начала опускаться наземь.
За спиной у Даши проскрежетало, и сэкка прыгнул.
Он мгновенно одолел метров пять меж ними, махнул лапой: полетели куски разорванного тельца в розовых тряпках. Голова отлетела дальше всего и покатилась, подметая пыльный асфальт золотыми локонами. Белая ручка с зажатым кухонным ножом шлепнулась рядом.
Даша так и не выстрелив сунула пистолет в кобуру, смогла, вот везение, с первого раза, подбежала к Эле. Та сидела на асфальте, и между пальцев у прижатой к животу ладони ткань быстро багровела.
— Повесь ее на меня, ты пока разложи сиденье и ищи аптечку! — скомандовал Бродяга, раздраженно дергая хвостом, — нельзя и на день оставить спокойно, шмакодявки.
Элю Даша устроила на откинутое сиденье, открыла заднюю дверь… сучье вымя… да вот же, красный нейлоновый футляр с белым крестом, дернула молнию аптечки, бинты, кой черт, рассыпала по багажнику, курица.
Расстегнула подруге жакет и блузку, приложила индпакет и обмотала тонкую смуглую талию. Рана небольшая, снаружи крови текло не так уж много… но внутри, если разольется внутри? Эля пробормотала «Даш, ты прости, я такая дура…», дыша с хрипом, бледная в синеву.
— Молчи, пока не придушила, чучундра гуманистка!
Не разреветься, нет.
Сэкка прислушался, тронул Дашу за плечо запачканным в черной гадости когтем.
— В больницу ей, побыстрее, — сказала Даша почти с мольбой.
— Какая тут больница, там творится то же самое. Твой любимый упырь летит сюда, я с ним говорил. Но он не успеет…
Зверолюд переступил лапами, поточил со скрипом желтые огромные когти, сказал про себя:
— Как бы не по твою душу…
Заглянул Даше в глаза умными красноватыми зрачками, совсем не похожими на ледяной взгляд мертвых тварей. И пахло от него живым, мускусным и чуть канифольным запахом. Даша подумала, вряд ли она сможет расплатиться за все, и сэкка, конечно, не вспомнит.
— Сюда идет… много всякой пакости идет. Нет, уехать от этих не получится.
— Дохлые собаки? Я видела по дороге.
— Да если б собаки… плевал я на шавок слюной. Хоть миллион.
Сэкка поднял башку и издал неожиданно тонкую трель, словно певчий птах. Махнул хвостом.
— Ты не пугайся, — сказал он, — идут мои исчадия. Они тоже любят подраться.
Хлоп-хлоп-хлоп, кажется, Даша услышала сотрясения воздуха. Следопытка! И еще трое, двое темно-серых, очень похожих на Бродягу, но полегче, поизящнее, и копия матери, только светлее и с синим ожерельем на шее.
Бродяга снова чирикнул.
Следопытка кивнула Даше, глянула в салон с жалостью. Светлая девочка чирикнула в ответ и пропала.