Глава 5. Возвращение
Дашу окатила волна мерзкой тошнотной вони, сладковато-гнилостной.
Данька!
Страшно бледный, с растрепанными волосами, в грязных вонючих тряпках. синих и серых, он смотрел на нее огромными, совершенно черными глазами и пытался что-то сказать, прижав руку к белым губам. Почему он молчит?
И тут она поняла. Вспомнила давний разговор. Кинулась к верстачку, схватила ножницы, длинные, с крашеным зеленой краской кольцами. Страха не было.
Она подскочила к гробу, схватила Даньку за холодный подбородок и осторожно вставила ножницы ему в рот. Щелк. Перерезала нить, которой мертвецам пришивают нижнюю челюсть перед похоронами.
Парень (парень?) явно сознательно отвернулся от нее, перевесился через стенку гроба, и его вывернуло мерзкой черно-зеленой жижей. В луже копошились какие-то личинки, черви, все… все что скопилось у него внутри, пока он был трупом.
— Даааш… — Дааш, — Он снова заперхал, сотрясаясь в спазмах, сколько же в нем этого…
— Дань, ты только не пугайся! Все хорошо! Ты слышишь, все хорошо, это я, Даша! Только никуда не беги!
Она поглядела вокруг, подняла с цементного пола драгоценный талисман и положила в карман. На полу лежало что-то еще… белое. Шарик. Даша автоматически подняла его и чуть не вскрикнула: не нее смотрел карий глаз, совсем как настоящий, Данькин. Ну конечно, их вставляют мертвецам вместо своих, когда… когда вскрывают, а теперь протезы выпали.
— Дань, ты меня видишь? Только не паникуй!
— Вижу… глаза как песок… Дашка, какого черта?! Ты тут? Где мы вобще? Не в Грузии же!
Голос хриплый, каркающий, но голос, и слова вполне разумные. Он все помнил.
Он засунул себе в рот пальцы, снова дернувшись, вытащил длинную грязную нить и с отвращением отбросил.
— О Боже ты мой, — оглядел себя, глаза черные, с кровавой искрой, не такие как раньше, нет, но вполне разумные.
— Это что, шутка тупая? Что за дерьмо на мне? Откуда вонь (Даша уже перестала обращать внимание, но теперь ее снова замутило) — я в гробу? Кто-то меня похоронил заживо?!
— Дань, я все объясню, давай только уйдем отсюда. Тут рядом дом.
— А смыть с себя это дерьмо можно?
— Можно, душ во дворе. Я тебе одело взяла, завернуться. Давай эти поганые тряпки скинешь.
— Точно не оставлю, — она подхватила его, впервые обняла после… после. Нормальное человеческое тело, только показалось ей очень холодным, хотя что странного. Дай ты человеку с того света вернуться — она чуть не расхохоталась до слез, но прикусила язык.
Он приподнялся, оперся на нее и наконец встал. Покачнулся. Сделал первый после смерти шаг прочь из чертовой синей домовины. Еще. Кажется, получалось.
Осторожно отстранил Дашу, сорвал с шеи скользкий, выпачканный чем-то желтым черный галстук-бабочку и начал сдирать остатки синего костюма. Ткань рвалась легко, с еле слышным треском. Серая, в пятнах и дырах рубашка расползлась у него под пальцами.
Скоро она остался голым, рядом с распахнутым гробом — дикая сцена, но она не казалась Даше странной, наг ты в мир пришел, наг и возвращаешься. Совсем тот же, прекрасно сложенный, похожий на греческого бога Данил, только бледный, слишком бледный. И глаза.
— Красавец, да? — он улыбнулся. Сплюнул и яростно заскреб в торчащих сосульками волосах, выдрал оттуда что-то живое, шевелящееся, кинул на цемент и раздавил, — сильно воняю, да? Я не очень чую, нос как заложен.
Даша уже достала из клетчатой сумки розовое одеяло, накинула ему на мраморные с виду плечи.
— Идем, идем в душ.
— Мыло там есть? Даш, все потом, просто не могу, — Данил всегда был жутко чистоплотен, Даша прекрасно его понимала.
Они добрались до кабинки в огороде.
Даша дала своему воскресшему черный пластиковый флакон "Шапунь-геля для всех типов волос".
— Тут цепочка, у лейки…
— Да я понял, — он вполне уверенной рукой взял флакон и скрылся. Потекла вода.
— Теплая? — спросила Даша, все еще не веря до конца. А если у нее галлюцинация? Если она все вообразила, сошла с ума, увидев в гробу… останки?
— Вроде нормально, — ответила за дощатой дверкой галлюцинация, — знаешь, я как мороженый какой-то, не могу согреться. Но ничего, жить буду.
Мороженый. Ну да, хладный ты мой.
ЖИТЬ БУДУ.
Она еще раз проверила в кармане амулет. Тут он, все в порядке.
Прижалась лбом к углу кабинки и затряслась от смеха, слез и огромного, невероятного облегчения. Из нее словно уходил, вытекая, ужас с отчаянием и застарелым горем. Вода все шелестела, воскресший что-то бормотал, похоже, ругался. Долго булькал, полоскал рот и горло.