В кузов Ольгер, в неизменных джинсах, гриндерсах и кожаной косухе, догружал какие-то коробки.
— Привет, — сказал Данил, спуская с плеч рюкзак, он и теперь не обременял себя барахлом.
— Хай, — отозвался тот словно янки, — Оставь мот здесь, не пропадет. Еще три минуты и отчаливаем.
Данил обошел машину.
В буксирной проушине грязного массивного заднего бампера, куда мачо-сексисты цепляют металлические тестикулы, висел маленький, вполне настоящий с виду якорь.
Данил нагнулся и потрогал: серебро.
— Сопрут ведь?
— А и пусть, — отозвался викинг. — Дважды пробовали. Жуликов я ловил. И ставил на якорь… поглубже.
Данил хотел усмехнуться, но пригляделся. Во впадинках на металле засохли бурые потеки.
— Кидай рюкзак, и садись, поехали. Раньше едем — меньше пробок.
Глава 14. Незнакомые насекомые
Викинг вел машину без малейшего напряжения, наверное, он и свой корабль так же знал и приручил, подумал Данил, устраиваясь. Что-то вроде бы не так. Сиденье удобное, ремень не давит…
— Еще не привык что в сон не тянет больше? — Оле ухмыльнулся. — Теперь придется бдить всегда.
— Я Майе позвонил, за Дашкой она присмотрит, сказала, — Данил повертел головой и подумал — да, вот бы и подремать в самый раз, а никак.
— Тогда даже не напрягайся.
— Ты ее хорошо знаешь?
— Ее никто хорошо не знает, — ответил Ольгер. — Зато она знает все и обо всех. Я бы предпочел как Рагнар Кожаные штаны, в яму со змеями, чем с ней. Видел я Майю в гневе. Змеи просто лапочки. Да, вот, возьми. Ее подарок. У меня целая пачка незаполненных лежала на все вкусы.
Он подал Данилу серую книжечку с надписью «Снабхимстрой РГСА», внутри значилась нынешняя Данилова фамилия, стояла солидная круглая печать, но расшифровки загадочной надписи не нашлось.
— У меня тоже есть. Покажешь, если станут приставать добрые люди «а чего это вы тут делаете?» Ври что хочешь. Что мы изучаем миграцию тушканчиков.
— Тушканчики южнее, — сказал Данил из чистого упрямства.
— Тогда этих бешеных… бурозубок.
Сзади зашебуршало, ну конечно, хорек. Вылез из какой-то коробки. Заглянул меж их сидений — кто тут поминал вкусных бурозубок?
— А имя у него есть? — Данил разглядывал летящую ленту дороги. С небес еле капало, и дворники водитель не включал. Бьернссон мастерски обошел длиннющую фуру, мигнул аварийкой, благодаря. Ни одного лишнего движения, ни одного ненужного взгляда.
— По настроению. Если я добрый, то «Воротник», если сержусь — «Горжетка вонючая».
Хорек недовольно закудахтал. Слова он явно понимал.
В конце концов Данил закрыл глаза и стал вспоминать последнюю ночь с Дашей. Ну не говорить же «крайнюю», крайние бывают плоть, север и необходимость.
Они неслись ровно, по хорошей дороге, подвеска на удивление мало беспокоила для пикапа, наверное Оле подшаманил ее, может, даже пневматику поставил. Он и не думал останавливаться до вечера. Так что большая часть пути для Данила слилась в серую ленту и дорожные знаки с цифрами, сколько осталось до Петербурга.
Только на закате Ольгер затормозил у заправки, стальная машина требовала заботы большей чем проклятый железный упырь.
Заправка как заправка, обычный павильончик с кофе, сосисками в тесте и безумно дорогими автотоварами. А вот у входа Данила встретил любопытный тип.
Дедок в чем-то воде плащ-палатки из выгоревшего брезента, ватных штанах и почему-то валяных чунях. В вязаной шапочке с синим помпоном. С клочковатой белой бородкой и бровями как кусочки ваты. Один из сереньких глазок косил, и оба слезились, Данил сходы определил несложный диагноз и хотел уже сказать «не подаю», он не любил алкашей. Но дедок вдруг хихикнул как-то по-детски и сказал фальцетом:
— Купи свистулек себе и нелюдям.
И раскрыл широкую грубую ладонь. Там стояли маленькие, в полпальца глиняные половинки зверушек, две дырочки на боках, одна в сужающемся мундштучке. Вылепленные вроде бы простенько, не совсем ровно, они смотрелись удивительно живо и как-то жалобно.
Если амулеты не добудем, надо же Дашке хоть что-то на память?
— Сколько? — спросил он.
— А сколько за беду мимо отведу? По сотенке, юноша странный с ликом лунным, глазом багряным.
— На тебе двести, — Данил достал удачно завалявшиеся в кармане две желто-бурые бумажки.