— Энди!
Неохотно оторвав взгляд от созерцания капель на своих ладонях, она огляделась по сторонам. Через дорогу к ней бежала Лиля: несмотря на середину весны, кожа ее была загорелой, а к белым кроссовкам прилипла грязь.
— Одежду выжимать можно! — воскликнула она, когда они спрятались под козырьком автобусной остановки. — А ты чего такая грустная?
— Да как всегда, — махнула рукой Энди. — Ты же знаешь.
— Опять Макс?
— Да, вы с ним разминулись. Просил передать, что завтра игра, — кисло ответила Энди.
— К черту его — он об этой игре уже месяц твердит, захочешь — не забудешь! Лучше скажи, как долго ты собралась по нему сохнуть? — Лиля мотнула головой, обрызгав Энди, и улыбнулась. — Ну, или мокнуть?
— Да не знаю, — отмахнулась Энди.
— Тяжелый случай, — протянула Лиля. — А сны тебе с ним снятся? — ухмыльнулась она, но увидев каменное выражение лица Энди, выставила перед собой руки. — Ладно, ладно, закрыли тему. Мне пора… — Лиля чмокнула подругу на прощание и побежала на тренировку, которую Максим без нее не начнет.
Энди посмотрела наверх. Тяжелые черные тучи грозно сомкнулись над головой. Энди шла вдоль однообразных домов. Незнакомая женщина с букетом дешевых лилий ворчливо бросила ей:
— Заболеешь.
Энди искренне улыбнулась:
— Ну что вы, дождь теплый, а на улице весна.
Краем глаза она увидела, как вышедший из ближайшего дома мужчина остановился, всматриваясь в нее. Это показалось Энди странным, и она быстро забежала в первый попавшийся подъезд. Поднявшись на последний этаж, Энди вышла на общий балкон и облокотилась на перила. На высоте дышится легче. Нет суеты. Нет прошлого и будущего — только настоящее. Только этот момент. Сейчас, когда шел дождь, город казался Энди прекрасным и довольным своим серым уединением.
Со стороны лестничного пролета послышался металлический грохот. Железный замок сорвался с решетки, преграждавшей ход наверх.
Энди знала, что эти проходы запирают специально — за последний год четверо школьников шагнули с крыши. Вдруг и сейчас наверху кто-то есть?
Она осторожно открыла скрипучую решетку — видно всего пару ступенек, дальше темнота. Очень медленно, подсвечивая путь телефоном, она начала подниматься. До крыши был еще целый пролет. Вот и дверь. Неужели закрыто? Энди толкнула. Металлическая плита неохотно поддалась. Дождь ударил в лицо. Энди вышла на крышу и улыбнулась — никого.
— Как здесь красиво! — она осматривала город с высоты птичьего полета.
Энди никогда не летала на самолетах, не прыгала с парашютом и не была на подобной высоте. Казалось бы, балкон, на котором она стояла, и крышу отделяет всего этаж, но разница была существенной. Весь город как на ладони.
Энди подошла к краю крыши: машины выстроились на светофоре — и с такой высоты казались железной змеей, очень раздраженной из-за пробки. Она представила, какие недовольные сейчас сидят в этих машинах люди — злые, уставшие, измученные. Энди так захотелось что-нибудь сделать для них. Но все, что приходило на ум, — это запустить бумажный самолетик. Люди бы увидели, как красиво он летит с такой высоты, и, может быть, улыбнулись… Но в дождь бумажные самолетики размокают.
Энди уже собиралась отойти от края, но внезапно голова у нее закружилась, а в глазах помутнело. Очертания людей внизу расплылись Асфальт то казался ближе, то представал на невероятной глубине, будто Энди находилась на одном из нью-йоркских небоскребов. Она упала на колени и схватилась за парапет. Энди явственно ощутила, что не может двинуться. Взгляд тонул в черной пустоте, точно в зыбучих песках. Она уже не видела ничего вокруг себя. Внезапно на нее разом нахлынули все обиды, причиненные ей за шестнадцать лет жизни. Она почувствовала злость. Ярую, пытающуюся вырваться наружу ненависть. Но не к определенному человеку, а ко всему миру. Из груди ее вырвался крик, направленный во тьму:
— Ненавижу!
Глава 2
Дождь размеренно стучал по земле. Каждая капля, сорвавшаяся с неба, казалось, с огромным облегчением падала на землю и, разлетаясь на осколки, превращалась в водяную пыль. Однообразно серое небо не пропускало ни малейшего луча солнца. Мутно-прозрачный туман обхватил город, будто тисками. На крыше девятиэтажки стояли двое. Они вглядывались в сумрак и молчали. Потом один из них, молодой, поморщившись, сказал:
— Сплошная серость…
В идеальных до тошноты чертах его лица читались мужественность и вызов. Прядь угольно-черных волос падала на лоб, рассекая лицо до подбородка. Он стоял у края крыши, держа руки в карманах строгих брюк. Дождь становился сильнее. Порывы ветра бросали стены воды на крышу. Мокрая рубашка незнакомца облепила плечи и белым пятном мерцала в полумраке.