Дионий, казалось, был удивлен:
— И дружба плоха, и подарки не нравятся. А жизнь прожил ни в чем не нуждаясь. Где благодарность?
— Знаешь, что я ощущаю, будучи Хранителем Стихий? Я чувствую душу всего мира. И с каждой минутой каждого дня она теряет силу. И скоро она умрет. Погаснет, будто ее никогда и не существовало! Mea culpa. Но ты вот уже триста лет не можешь подписать мое заявление об уходе.
— А ты все еще способен на иронию, — прищурился Дионий.
— Природа своевольна. И разумна. Она лучше знает, как распорядиться собой. А ты хочешь веками держать ее в узде. Наступит день, когда и десяток хранителей не смогут усмирить ее, и она отомстит за тысячелетия покорности.
— Ты раскусил мой план, — Дионий нарочито театрально зааплодировал, — как жаль, что придется тебя убить!
— А тебе и вечности не хватит, чтобы научиться шутить, — скривился Игнатиус.
— Я понимаю одно — подобной серости не хватит надолго. Ты утомлен, устал, я даю тебе шанс, глупо не воспользоваться им. Я найду тебе учеников.
С этими словами он пристально вгляделся в старого знакомого. В блеклых глазах мужчины не отражалось ни страха, ни благоговения. Спокойное равнодушие. Прямой взгляд. Они были равны.
— Я подумаю, — зная, что спорить бесполезно, ответил Хранитель.
Было видно, что демон привык получать нужное ему незамедлительно, а потому был явно недоволен подобным ответом. Вокруг него вспыхнул огонь. Вспыхнул ярко и резко, как символ всемогущества и уверенности в будущей победе.
— Прощай, Дионий, — сказал Игнатиус.
— До скорой встречи, — холодно вымолвил демон, и пламень поглотил его.
Мужчина посмотрел на серое небо. Дождь покрывал его лицо, шею и руки. Он знал — вода обладает памятью. Те самые капли, которые сейчас летят к земле, уже сотни раз проделывали этот путь. Вода высохнет, испарится и вскоре вновь прольется дождем. Ее движения отточены и изящны. Игнатиус представил, что, возможно, вскоре дождь будет идти лишь изредка, по строго определенному графику, поливая только фермерские земли — таково одно из правил, которым должен следовать Верховный Хранитель. Одно из множества правил, которые он не соблюдал. Игнатиус думал: возможность не вмешиваться в ход предопределенных самой природой событий боролась в нем с нежеланием быть ответственным за сотни и даже тысячи жизней.
Город смыли дождь и сумерки, мерцали только рассыпавшиеся бусинки фонарей. Все было не так, как раньше, но Игнатиус решил пройтись пешком и направился к выходу с крыши.
Спустившись на девять пролетов вниз, он толкнул железную дверь подъезда. Та поддалась неохотно и, приоткрывшись на пару ладоней, как будто во что-то уперлась. Игнатиус толкнул плечом, и дверь со скрежетом подалась еще на пару сантиметров. Стараясь не пораниться о тронутый ржавчиной край, он протиснулся в щель. И в тот же момент влажный воздух сгустился, стал вязким, рука Игнатиуса, протянутая вперед, наткнулась на плотную прозрачную стену. Это не было нападением, скорее — защитой, вот только чьей? Игнатиус всмотрелся в дождливый сумрак и увидел женщину под деревом и девушку лет шестнадцати. И если вокруг первой колебалось желтоватое сияние, которое он видел еще с крыши, то вокруг девушки не было ничего, пусто, как будто по улице шел светловолосый манекен, мокрый до нитки.
Игнатиус вглядывался в девушку так пристально, что она, видимо, почувствовала это, и поспешила к ближайшему подъезду, но, прежде чем она скрылась, в глазах его на мгновение вспыхнуло пламя. Игнатиус взмахнул рукой, срывая невидимый покров, и в тот же миг вокруг девушки засиял бело-голубой свет. Но дверь подъезда захлопнулась, и улицу снова затопила полутьма.
Верховный Хранитель не верил своим глазам. Уже несколько веков он не видел душу седьмой ступени.
Воздух вокруг Игнатиуса взметнулся вихрем, и только тут он заметил посреди детской площадки с единственными сломанными качелями дворника в грязной спецовке и с метлой. Несмотря на поздний час и дождь, дворник усердно мел вытоптанный пятачок земли. И чем сильнее были взмахи метлой, тем яростнее становились порывы ветра, бьющие Игнатиуса в лицо.
— Этот вечер преподносит сюрпризы, — проворчал Хранитель.
Он попытался мысленно коснуться дворника, понять, что это за человек, увидеть его свечение. Но наткнулся на сплошную, монолитную бесцветную силу, нерасщепляемую, без желаний и мыслей, сгусток энергии — древней, грубой и бездумной.
Метла, чиркая, сделала еще несколько взмахов, а потом дворник с силой стукнул ею о землю, и ветер начал закручиваться вокруг Игнатиуса, грозя задушить сыростью, лез в ноздри и рот, мешал дышать.