Аля уже засыпала, когда под окном раздалось глухое рычание мотора, а потом в стекло постучали.
– Кого еще принесло? Ночь-полночь… – хриплым со сна голосом произнесла Ипатьевна.
Аля накинула халат, выглянула в окно.
Возле дома стоял участковый Шишкин. Увидев ее в окне, он с раздражением, под которым хотел спрятать смущение от позднего визита, проговорил:
– Собирайся!
– Куда еще собираться? Ночь на дворе! Что случилось?
– Что случилось, то случилось! У Третьего Брода утопленника нашли. Надо проверить – может, еще живой. А ежели нет – кон-стан-тировать смерть! – Шишкин с заметным удовольствием произнес длинное красивое слово.
– Но почему я?
– Почему-почему! Сама знаешь, больше некому.
– Но есть же Роман Филиппович…
– Роман Филиппович где? В Запечье, а оттуда сейчас до Третьего Брода не доехать, сама знаешь! Загоска разлилась, мост опять снесло к чертовой матери! В общем, кончай разговоры разговаривать, одевайся, и поехали…
Аля понимала, что спорить бесполезно, что участковый прав. Она – деревенский фельдшер, единственный медицинский работник на семь ближайших деревень. Есть, конечно, старый доктор Роман Филиппович, но он далеко, в селе Запечье, за рекой Загоской.
В общем, Аля привычно быстро оделась, взяла саквояж с самыми необходимыми лекарствами и инструментами и через десять минут уже ехала в полицейском уазике по тому, что только человек с богатой фантазией мог назвать дорогой…
Еще через сорок минут они были у Третьего Брода.
Никто не знал, почему он третий – никакого другого брода, ни первого, ни второго, на Загоске не было. Ну, третий и третий…
На пологом берегу, возле маленького костерка, стоял Вася Долгов, тракторист из Надбелья. Вася был человек невредный, хоть и сильно пьющий. Аля его знала – пришлось однажды вскрывать здоровенный нарыв на шее. Вася тогда вел себя вполне прилично, не орал, не ругался – возможно, оттого, что выпросил перед операцией полстакана чистого спирта внутрь.
Вася махал руками – здесь, мол.
Шишкин остановил машину.
Они с Алей вышли, спустились к берегу – и сразу увидели утопленника.
Это был первый утопленник в Алиной небогатой практике, поэтому его лицо отчетливо отпечаталось в ее памяти.
Впалые виски, скошенный подбородок с седоватой трехдневной щетиной, тройная морщина на лбу, напоминающая букву «Ш»… и кривой полумесяц шрама на левой щеке…
– Ты как? – опасливо покосился на нее участковый. – Сможешь осмотреть его?
Вместо ответа Аля сглотнула неуместную тошноту, взяла себя в руки и подошла к утопленнику.
Внешний вид однозначный, прямо как в учебнике.
Землисто-серое лицо, серые цианозные губы, никаких признаков дыхания.
Она взяла холодную тяжелую руку с судорожно сжатым кулаком. Нашла то место на запястье, где у живого человека должна биться ниточка пульса.
Ничего.
Вспомнила, как опытная медсестра учила их на фельдшерских курсах – на запястье не всегда можно прощупать пульс, для верности нужно проверять на шее…
Шея была жесткая, под воротом рубашки засохла грязь.
Аля проверила и там.
И здесь ничего.
Да и что она хотела найти? Он уже совсем холодный… уже несколько часов как умер.
– Ну как? – нетерпеливо окликнул ее Шишкин. – Мертвый?
– Мертвее не бывает…
Вдруг кусты раздвинулись, на берег выбежал запыхавшийся мальчишка. Хотел что-то сказать, но не успел отдышаться.
– А ты чего здесь? – уставился на него Шишкин. – Тебе что здесь – цирк? Тебе спать давно пора!
Мальчишка наконец отдышался и проговорил:
– Меня мамка послала. Там у переезда доктор застрял, Роман Прилипович…
– Филиппович! – машинально поправил участковый.
– Я так и говорю. Он сюда ехал, да у него машина в грязи завязла. Просил за ним подъехать, дернуть…
– Да зачем он нужен… тут уже никто не поможет…
– Ничего не знаю, а только он просил подъехать.
– Ну, что поделаешь, его машину по-любому нужно вытаскивать. Придется ехать… – вздохнул участковый.
Шишкин повернулся к трактористу:
– Василий, у тебя трактор где?
– В ремонте. – Долгов отвел глаза.
Все в деревне знали, что Васька по пьяному делу вздумал тащить из кювета цистерну с молоком, угодившую туда после столкновения с грузовиком, который вез дрова. Оба водителя успели выскочить, но цистерна перевернулась, и дрова рассыпались.
Впрочем, местные жители тут же их подобрали, а скисшее молоко воняло еще три дня.
Ваську отговаривали, но он настоял на своем, вот ось и полетела, а цистерна все еще в кювете.