— Исследую и изучу, Юра, не кипятись. Я, конечно, почитал уже всё, что смог. Но мне и побеседовать с ними охота.
— Нет, Костя, не выйдет.
— Что, неконтактны?
— Это ты неконтактен. Нет, Костя, приедешь, как положено, с ордерами, предписаниями и прочим, тогда да, ничего не смогу. А пока — нет.
— Юра, мне побеседовать, не допросить.
— Для тебя, Костя, это синонимы. А я — врач. И вот так, за здорово живёшь, травмировать людей не дам. Ясно?
Новиков с улыбкой рассматривал уже всерьёз возмущённого Аристова.
— Ясно, Юра. А теперь успокойся и послушай меня. Мы раскручиваем одно дело, и фигурантом там проходит парень, в отношении которого есть подозрения… Я подозреваю, что он спальник.
— Так.
— Так вот. Я хочу получить от тебя информацию, которая подтвердит или опровергнет эти подозрения.
— Привези его сюда, И я тебе сразу скажу.
— А вот для этого, Юра, его надо арестовать
— Мг, а за что арестовывать, ты не знаешь, не можешь статью подобрать. Редкий случай. Можно сказать, уникальный. Тогда так. Ты мне расскажешь о нём, и я попробую сделать выводы. Да, кстати, сначала, по возможности внятно, объясни, какие у вас к нему претензии.
— Основные претензии не к нему, а к его… м-м-м… Он пастух, а старший ковбой, то есть его непосредственный командир, профессиональный убийца. Наёмник. Здесь таких называют чистильщиками. Опытный, впрямую на него не выйти. Нам на него указали, но… ни концов, ни крючков. Знаем, а ухватить не можем. Сейчас он, похоже, готовится к серьёзному делу и натаскивает себе помощников. Этого парня и второго, белого мальчишку. С тем тоже есть нюансы, но если этот спальник… да, Юра, вся информация…
— Да знаю я, Костя, всю вашу… атрибутику. Но ты сказал, он — пастух?
— Да.
— На коне ездит?
— Д-да, вроде… нет, сам я не видел, но все пастухи конные. А что?
— У спальников очень чувствительны гениталии. Езда верхом может оказаться затруднительной. Хотя… это я уточню. Костя, что у вас на парня, кроме его начальства?
— Юра, когда что-то будет… Ты представляешь, если он спальник, что с ним в тюрьме сделают?
— К сожалению, Костя, я это представляю лучше тебя. Ты бы видел, какими они к нам поступали… Ладно. Нужна будет экспертиза — я проведу, официальное заключение — всегда пожалуйста. Но просто так…
— Да не просто, а…
— А для его же пользы? Разумеется, арестуем, засунем в одиночку, допросим и расстреляем. И всё для пользы.
— Юра! Ты что несёшь?!
— Ты знаешь, что Паласы были расстреляны, уцелели единицы. Тоже… для их же пользы.
— Юра!! Это же эсбе!
— Правильно. А обоснование этих расстрелов ты знаешь? — в голосе Аристова зазвенело сдерживаемое бешенство. — Официальное обоснование. Для исполнителей. Нет? А я слышал. От самого расстрельщика. Взяли его тёпленьким, но… словом, я его обрабатывал. И потрошить его при мне начали. Пока он тёпленький. Так вот, спальников расстреливали, чтобы избавить от мук. Мы же запретили Паласы, так? А спальники без работы начинают гореть. А это страдания. И вот Империя, чтоб ей… — что врачи умеют ругаться, Новиков знал, но такого ему ещё, несмотря на богатый жизненный опыт, слышать не приходилось, — в лице эсбе, чтоб и её… спасала их от страданий. Расстрелом!
— Успокойся, Юра, — тихо попросил Новиков.
Аристов усмехнулся, достал сигареты и долго тщательно закуривал.
— Понимаешь, Костя, эти люди так настрадались, такое пережили, что я чувствую себя, понимаешь, себя, виноватым перед ними.
— Сколько их уцелело, Юра, как думаешь?
— Ну, через наш Центр прошло в общей сложности около сотни.
— И где они сейчас?
— Выжило шестьдесят три человека, Костя. То, что называется, горячкой…
— Типа наркотической ломки?
— Примерно. Это, прежде всего, боль. Никакие анальгетики не помогают, а только продлевают, затягивают процесс. За болевым периодом, а длится он от недели до месяца, период депрессии. Больше всего летальных в эти два периода. В основном суициды.
— Месяц боли… да, понимаю.
— Боли страшные, Костя. И как подумаю, сколько дров мы наломали зимой, ничего не зная, не понимая…
— А эти шестьдесят три? Здесь?
— Часть здесь. Остальные ушли, где-то живут, как-то устроились. Надо было, конечно, договориться, чтобы приезжали хотя бы раз в год на обследование, но мы здесь не навечно. Но обещали, что если какие проблемы возникнут, то сразу.
— Значит, часть осталась. Это что, неизлечимые?