— А, черт возьми, сейчас иду!
И, бросив все дела, он побежал в камеру анархиста. Там он стал осматривать, расспрашивать его. Шамар отвечал мало и неясно. Он был слаб, лицо его было красно и сухо, глаза блестели. Г. Лелонг де-Рожерэ взял его за руку и одной рукой щупал ему пульс, а другой достал из кармана золотые часы и ногтем открыл их крышку. Не говоря ни слова, он шестьдесят секунд глядел на стрелку:
— 132... Проклятие!
Он снова положил часы в карман, и опустил на кровать эту большую мускулистую руку, теперь бессильную, но свершившую несколько убийств.
Директор вернулся в кабинет, сильно призадумавшим. Через несколько минут доктор Шаржбеф, тюремный врач, явился на свой обычный визит, который обыкновенно ограничивал полчасиком беседы с г. Лелонг де-Рожерэ. Но в это утро директор встретил доктора с большим волнением, не предложил ему ни садиться, ни выкурить сигару. Он даже упрекнул его, что тот опоздал, и немедленно повел его к Шамару. Больной все время дрожал в лихорадочном жару. Доктор, в свою очередь, пощупал ему пульс, выслушал его; потом он послал за термометром и сам поставил его больному. Десять минут прошли в молчании. Затем доктор вынул термометр.
— Сорок и шесть десятых, — проговорил он, — гм...
Он откинул одеяло Шамара, поднял его рубашку до подбородка. Под волосами, покрывавшими его вздутый живот, виднелись пятна, красноватые круги. Доктор всюду щупал, трогал, выслушивал, мял, искал те точки, при прикосновении к которым больной глухо стонал.
— Ну, что — спросил г. де-Рожерэ сдавленным голосом, когда они вышли в коридор.
— Ну, что — повторил доктор, — надо подождать. Перенесите его в больницу, держите на диете, дайте ему грамм хинны, разделенный на два приема. Пускай ему три раза в день измеряют температуру. Я еще раз заеду вечером.
Вечером, когда Шаржбеф, действительно, заехал, в состоянии больного заметно было скорее ухудшение, чем улучшение. Доктор отложил свой диагноз до следующего дня, а так как и на следующий день продолжалось тоже неопределенное положение, то еще до следующего.
Всю ночь на Марнском дебаркадере было сильное движение, нескончаемый отлив и прилив любопытных. В буфете стояла постоянная толпа, и посетители выходили из него на набережную, собираясь главным образом вокруг рынка. Приехал фургон с гильотиной, и через какой-нибудь час весь город, узнав об этом, захотел видеть орудие казни.
Утренний поезд привез парижских журналистов, которых легко было узнать по их моноклям или черепашьим пенсне, по их изящным усам, их кодакам, висевшим через плечо, по их свободным манерам Прежде чем давать описание завтрашней казни, они хотели изучить обстановку той местности, где будет разыгрываться их „хроника“. Днем они ходили по церквам, а вечером по разным вертепам улицы Пюи-де-Дом. Палач должен был приехать лишь в сумерки, словно какая-то ночная птица. В городе было весело, точно накануне праздника.