После нескольких посещений, доктор Шаржбеф еще раз осмотрев Шамара, мог наконец поставить свой диагноз.
— Ну, что же? — снова спросил директор.
— Ну, — отвечал он, — я так сразу и думал; мне не хотелось тогда же высказать свое мнение, но я не сомневался с самого первого дня.
— Что же такое? — прервал г. Лелонг де-Рожерэ.
— Тиф, — проговорил доктор, — и очень тяжелая форм?
Он взял директора за обе руки.
— Друг мой, я не ручаюсь за его жизнь.
Г. Лелонг де-Рожерэ побледнел и пробормотал
— Так значит... завтра?
— Что вы, как можно! — вскричал Шаржебеф — Устраивайте, как хотите, телеграфируйте, но этот человек не может стоять на ногах. Он не умрет живым.
Эти слова поразили директора. Как человек, которой; необходимо в уединении обдумать свое положение, он сделал знак доктору, чтобы тот удалился.
— Хорошо, — проговорил он, — я подумаю, я приму необходимые меры.
Он вернулся в кабинет и бросился в кресло, где просидел несколько минут неподвижно.
Затем он вдруг вскочил, подбежал к своей библиотеке, схватил большую книгу, поспешно открыл ее и принялся с жадностью перелистывать: он слюнил палец, быстро перевертывал страницы, водил указательным перстом по столбцам. Дойдя до конца, он закрыл книгу и бросил ее на стол: устав не говорил ни слова.
Что делать?
Он еще несколько минут просидел неподвижно.
Потом, как будто его подтолкнула какая-то пружина, схватил лист бумаги, перо, что-то быстро написал и позвонил мальчика.
— Как можно скорей эту телеграмму на телеграф!
Он ждал пять часов ответа. Наконец ответ пришел.
Ему сообщали, что казнь отложена, что палачу дано знать. Известие из министерства успокоило и обрадовало его: он заснул на своем зеленом триповом диване.
Ночью г. Лелонг де-Рожерэ слышал из своей комнаты, как толпа собиралась на пустырь перед тюрьмой, ожидая, когда начнут ставить гильотину. Люди приходили небольшими группами, и их шаги отдавались глухим шумом по твердой почве. С каждой минутой ропот голосов становился громче и прерывался взрывами криков, восклицаний и свистков. Вдруг, среди толпы пронесся возглас разочарования, и она разошлась с песнями и смехом. Вероятно, какой-нибудь полицейский объявил, что казнь отложена. Г. Лелонг де-Рожерэ снова заснул.
На следующее утро „Эхо Сены и Ионы“ сообщило из „достоверного источника“, что церемония произойдет на следующий день. Но после второй ночи напрасных ожиданий журналисты пошли наводить справки. Привратник тюрьмы отвечал, как ему было приказано, точно повторял заученный урок, — что день казни еще не назначен. Его жена рассказала на базаре, что Шамар болен и, вероятно, умрет непостыдно, как христианин. На следующее утро эта новость появилась с надлежащими комментариями и в парижских и в местных газетах. „Эхо Сены и Ионы“ поместило обличительную статью, утверждая, что мнимая болезнь Шамара, ни более ни менее, как заговор; преступник бежал; когда исчезла всякая надежда найти его, это бегство решено скрыть, чтобы спасти, кого следует, от ответственности.
Чтение этой статьи привело г. Лелонг де-Рожерэ в отчаяние. „Дело“, у него оказывается есть „дело“, у него, такого образцового чиновника! Он послал в редакцию формальное опровержение. Оно было напечатано, но с присоединением следующих строк: Несмотря на помещенное выше опровержение заинтересованного лица, мы считаем, что можем поддерживать во всей полноте сообщенное нами вчера известие до тех пор, пока гильотина, принужденная молчать, не скажет своего последнего слова“. Страх г. Лелонга усилился; он послал за доктором Шаржбефом и, сунув ему газету вскричал:
— Спасите его, доктор, спасите его!
Доктор, человек добродушный, надел пенснэ, чтобы прочесть строки, которые ему указывали, и проговорил:
— Я рад его спасти, но что ему от этого за польза!
— Молчите, несчастный! — возразил г. Лелонг де-Рожерэ. — Подумайте, что вы говорите! Во имя гуманности... во имя науки... и потом, каково же мне-то будет?
Доктор успокоил его, улыбаясь, и пошел проведать Шамара, которого он по прежнему нашел в плохом положении.
Между тем упорная болезнь знаменитого преступника заинтересовала Париж. „День“, большая ежедневная газета напечатала на первой странице крикливую статью в три столбца, под заглавием „Сухая гильотина“ и с целым рядом подзаголовков: „Возобновление пытки“, „Убийственные тюрьмы“, „Тифозная горячка в местах заключения“, „Ловкое уничтожение осужденных“. Статья была иллюстрирована двумя картинками: на одной изображались здания Марнской тюрьмы, на другой — маленькие черные пятнышки в белом кружечке — бациллы тифозной горячки. Статья выражала недоверие ко всем членам тюремной администрации в целом и в частностях, выхваляла употребление фильтра *** для предотвращения тифозной горячки и с особенным жаром обличала тюремных врачей, „пользующихся своими доходными местами чтобы подвергать осужденных опытам, которые можно без преувеличения назвать вскрытием трупа „без предупреждения“ как сказал бы наш незабвенный Альфонс Карр“.