– Запомни, Грейс: любая твоя уловка окончится смертью, – с убийственным спокойствием предупредил он.
Я удивленно открыла рот. Пухлые губы Хейдена задули последнюю свечу. Хижина погрузилась в темноту. Он почти бесшумно прошел по полу, забрался в кровать. Прошуршало одеяло. В темноте у меня снова забилось сердце. Все, чему меня учили с детства, звенело сейчас сигнальными колоколами. Блокировка хотя бы одного из основных чувств чревата опасными последствиями. Особенно в моем нынешнем положении.
– Ты и в самом деле намерен отпустить меня домой? – тихо спросила я.
Хейден молчал, и я подумала, что он заснул.
– Да, Грейс, – наконец ответил он. – Тогда мы будем квиты.
Боже, только бы его слова оказались правдой. Мне отчаянно хотелось выбраться из этой хижины, из чужого лагеря и вообще из всей этой ситуации. Я хотела вернуться домой, где я всех знала и где меня ждали привычные дела. Мне хотелось надрать братцу задницу за то, что бросил меня. Но пока я в Блэкуинге, все это остается на уровне мечтаний.
Мои мысли прервал громкий стук в дверь хижины. Я так и подпрыгнула. Хорошо, что в темноте Хейден этого не видел. Сам он вполголоса выругался и слез с кровати. Я крепко вцепилась в одеяло, пытаясь успокоить и без того взбудораженные нервы. Хейден распахнул дверь. Свет из чужих окон делал рельефной всю его фигуру, и особенно тугие мышцы живота. Я поспешно отвела глаза и отчаянно заморгала, стараясь смотреть вбок.
– Что там еще? – спросил пришедшего Хейден.
Нарушителя спокойствия я не видела, только силуэт.
– На башне заметили налетчиков. Идут с юга.
Голос показался мне знакомым. В памяти всплыло лицо, затем и имя. Дакс.
– Ну и что? – резко спросил Хейден. – Почему ты здесь, а не отстреливаешь их с башни?
– Отряд у них большой. Барроу просил тебя подняться на башню и убедиться самому, – уже тише ответил Дакс, которому удалось заглянуть внутрь хижины и, естественно, увидеть меня.
– Они с Китом не могут уложить отряд налетчиков? – рассердился Хейден.
Дакс примирительно поднял руки:
– Послушай, я всего лишь передаю слова Барроу. Он просил тебя подойти к башне. На всякий случай.
– А с ней мне что делать? – спросил Хейден, махнув в мою сторону. – Посторожишь ее?
– Уволь, приятель. Ты ее спасал, потом притащил сюда, – пожал плечами Дакс. – Я в сторожа не нанимался.
– Я тоже, – проворчал Хейден.
– Раньше нужно было мозгами шевелить, дружище, – сказал Дакс, не пытаясь сгладить ситуацию. – Советую поторопиться. Барроу нервничает.
– Ладно, сейчас оденусь, – ответил Хейден.
Выпроводив Дакса, он зажег свечу, затушенную совсем недавно.
– Вставай, – бросил он мне, натягивая рубашку.
– Куда мы пойдем?
Я откинула одеяло и принялась зашнуровывать ботинки. Хейден вытащил из-под кровати кроссовки.
– На башню – вот куда, – сухо ответил он.
Должна признаться, меня слегка взбудоражил его ответ. Своей неприступностью Блэкуинг был обязан башне. При высоте в семь или восемь этажей она обеспечивала наблюдателям круговой обзор лагеря и окрестностей. В радиусе нескольких миль всякий, кто приближался к лагерю, был виден как на ладони. Пока прежний мир не канул, башня служила иной цели. С нее, я так думаю, любовались окрестными видами. Сейчас она являлась главным оборонительным сооружением Блэкуинга. Караульные замечали налетчиков еще на дальних подступах к лагерю.
Я встала, проверяя раненую ногу. Действие лекарства, введенного Докком, окончилось. Я поморщилась от боли. Хейден это заметил, мельком оглянувшись на меня.
– Надеюсь, твоя лапа выдержит подъем, – сказал он, направляясь к двери. – Идем.
Я двинулась следом. Его язвительная фраза подстегнула меня, и я решила не отставать. Лагерные дорожки почти опустели. Башня возвышалась над затихшим лагерем. Мы подошли к ней. Ее верхушка сливалась с темнотой. Наверх вели крутые металлические ступени. Я с некоторой опаской смотрела на них. Хейден велел мне подниматься первой.
Первые этажи я одолела вполне сносно. Подъем даже поубавил тупую боль в мышцах. Это меня обрадовало: рана хоть и оказалась серьезной, но ногу не повредила. К счастью, досталось в основном мягким тканям бедра. Пуля прошла в стороне от артерий и нервных узлов. Я сочла это добрым знаком.
После пятого этажа в ноге вновь запульсировала боль, но я не сбавляла ходу. Решила добраться до верха без передышек, не давая Хейдену ни малейшего повода считать меня слабачкой. К седьмому этажу боль стала нестерпимой, и от попыток ее унять у меня пылали легкие, однако я продолжала подъем. На верхней площадке горела свечка – знак окончания подъема.