— Что никогда?! — внезапно потерявшим все, даже незначительные оттенки голосом, еле слышно прохрипела женщина. — Пошёл вон отсюда, ублюдок. Пока я тебя ментам не сдала.
— Как благородно… — только и прошипел Лидс.
— Не хочу грех на душу брать… Лучше уж пусть тебя в подворотне прирежут, как на роду написано. А я… — она осеклась, подняла завалившуюся на бок рюмочку, налила под самый ободок, не кривясь, выпила. — А я не хочу тебя больше видеть… Если моё слово для тебя ещё что-то значит — ты не осквернишь Лёшины похороны свои присутствием.
— Ну, тогда прощай? — оборвав длинную паузу, выдавил из себя Лидс.
— Прощай… — прохрипела мать, уже в спину единственному живому сыну.
Лидс остановился у двери лишь на несколько мгновений. Подушечками пальцев едва слышно прошуршал по грубому дерматину дверной обивки. Облокотился плечом на чуть покосившуюся лудку, положил большой зубастый ключ на сиротливо утроившуюся в уголке тумбочку… Хотелось уйти в свою комнату, залезть в кровать, накрыться одеялом, зажмуриться, досчитать до ста и обратно. Чтобы после открыть глаза и выйти в новый чистый мир, где события последних двух дней развеются в порывах игривого ветра дурным полночным мороком. Жаль было, что ни комнаты, ни кровати, ни одеяла теперь нет. А значит и магии не будет. Негде ей быть. Не на осенних же улицах, которые совсем не верят в сказки. Лишь коряво выписывают на растрескавшемся асфальте одну только суровую правду. Правду о том, что мир сам волен выбирать себе героев и злодеев, зачастую просто наугад, ткнув пальцем в подёрнутое вечерними сумерками небо.
Пустынность заброшенного миниатюрного скверика встретила звенящей прохладой мороси. Капюшон укрывал коротко стриженную голову, но вовсе не защищал от заползающей везде и всюду промозглости. Податливый металл крышки полетел в сторону и губы впились долгим поцелуем в горлышко плоской двухсотграммовой бутылки дешёвого коньяка. Спиртное струилось внутрь пресной влагой, не желающей проталкивать вглубь застрявший в горле ватный ком.
Злость обвивалась объятиями с обидой, горечь пыталась излиться водопадом, но лишь выдавливалась редкими, почти незаметными каплями. Сначала настало брата, теперь ещё и матери…
Лидс никогда не чувствовал себя любимчиком. Даже когда был единственным ребёнком во вполне себе благополучной семье. Когда отец ещё не оставил их, когда всё казалось хорошо. Даже тогда ощущал некую отрешённость. Тянулся к матери, но получал лишь сдержанную похвалу, когда старания приносили успех. И, напротив, удостаивался жгучего осуждения, когда что-то не получалось. Отец казался гораздо мягче. Всегда старался поддержать, помочь, но, всё равно, находясь на расстоянии. На расстоянии, даже когда был близок настолько, что его ровное дыхание оседало живым теплом на тонкой детской коже.
А потому, когда пришло время, улицы показались более любящими. Жестокими, не позволяющими учиться на чужих ошибках, а лишь снисходительно разрешая извлекать уроки из своих. Они раз за разом рвали плоть бесстыдно острыми гранями постамента своей особенной науки. Науки простой и честной… Правдивость в каждом ударе. Мудрость в каждом падении.
Лидс сжал кулаки. Добела. До скрипа фаланг. В последний раз прильнул губами к округлости горлышка и зашвырнул пустую бутылку в руины некогда по-античному прекрасной ротонды. Лёгкие кроссовки уверенно отсчитывали метр за метром. Лидс знал куда идти. Знал где можно найти ответы, на главный вопрос: почему жизнь так безалаберно пустилась под откос?
Свежевыкрашенная подъездная дверь пискнула электроникой магнитного замка и распахнула свой зёв. Ждать пришлось всего пятнадцать минут. Пожилой мужчина с мелкой кудрявой псиной на поводке одарил прошмыгнувшего мимо молодого человека недоверчивым взглядом и, что-то буркнув, удалился в мелкую морось.
Лидс уверенно вдавил кнопку с номером восемь. Именно на этом этаже, если не изменяла память, жил лучший друг покойного брата — Влад Хромов. Лёня проводил с этим полноватым жизнерадостным парнем почти всё свое время, насколько Лидс мог судить, по своим скудным и сбивчивым наблюдениям. В памяти то и дело всплывало: «Я к Владу…», «Мы с Владом…», «Нас с Владом…» Хромов был одноклассником Лёни, из тех с которыми судьба, либо связывает на долгие годы, либо разлучает сразу после выпускного вечера. У Лидса было именно так. Один школьный друг оставался таким до сих пор, остальные двое растворились во взрослой жизни, оставив о себе лишь выгоревшие на солнце воспоминания.