Солнце сияло сосем не скорбно. Щедрая россыпь лучей бликовала на золоте креста, уютно умастившегося на внушительном пузе священника. До ушей Лидса доносилась лишь неразборчивая вязь слов, переплетенных в заупокойной молитве. Сигаретный дым неприятно драл лёгкие, с каждой затяжкой грозил согнуть пополам в приступе удушающего кашля. Некурящему трудно непринуждённо себя травить. Но как по-иному скорбеть, Лидс не знал. Нужно было чувствовать хоть какую-то боль… Так полагалось… Но вместо боли, где-то в подбрюшье, гулял ветер, обивая пределы внутренней пустоты. Не хотелось плакать… Не хотелось вспоминать… Не хотелось думать… Сил и желаний хватало лишь на то, чтобы украдкой выглядывать из-за автобуса.
Уже третьи похороны… Сначала отцовское. Проститься пришло совсем немного люда. Человек двадцать, не больше. По сравнению с толпой на прошлогодних похоронах одного из топ-боев городского околофутбольного движения — жалкая кучка. Потом были похороны бабушки. Её считали доброй и участливой женщиной, а потому проводить её в последний путь пришло много народу. Вести подсчёты не было ни нужды, ни желания. Теперь брат и несчастная дюжина человек у могилы. Мать с сестрой, пара училок из школы, несколько отцовских друзей, какие-то незнакомцы… И ни одного сверстника. Очень странно, крайне горько, слишком паскудно…
Священник закончил свой ритуал, и могильщики встали в готовности. Мать, стоявшая всё время будто в оцепенении, вцепилась в гроб… Или не вцепилась, а просто припала? С расстояния в несколько десятков метров сложно разобрать. Да и нужно ли?
Окурок упал на землю и тихо умер под стоптанной подошвой. Обветренные губы благодарно приняли новую сигарету. Дым — субститут скорби, снова заскользил в лёгкие. Смотреть, как одуревшие от однообразия своего неблагодарного труда могильщики спускают на полтора метра вниз, а потом монотонно забрасывают землёй тело брата, так и не успевшего толком пожить, вовсе не хотелось. Нужно просто курить, вглядываться в пустоту воздуха, а после уйти, так же незаметно, как и пришёл…
— Привет, — оборвал мысли ни о чём девичий чуть хрипловатый голосок.
— Привет, Оль… — не оборачиваясь на голос, отозвался Лидс.
— Сигаретку дашь?
— А ты куришь?
— А ты?
— И я не курю… — согласился Лидс, протянул сестре пачку и зажигалку.
— Чего здесь? — выпустила она тонкую сизую струйку, тут же подхваченную ветром и унёсшуюся вдаль бесформенными нитями.
— Мать… — пожал плечами брат.
— Понятно. Как всегда, виноватого ищет…
— Да, — согласился Лидс, — как всегда.
— Хотя… Знаешь, Миш, а она ведь не так уж и не права…
— Ты тоже считаешь, что это из-за меня он обкурился и с крыши сиганул? — бесцветно, с едва уловимой усмешкой, предположил Лидс.
— Я же не такая дура, — столь же бесцветно усмехнулась Оля. — Просто, ты ему нужен был, а тебя рядом не было никогда.
— Нужен?
— А ты как думал? Он прямо фанател от тебя. Но, ты же никого к себе не подпускаешь! Весь такой сам по себе, на своих движах…
— Мои движи — не самое занимательное занятие. А я — не самый лучший пример для подражания.
— Да, какая разница… — швырнула она едва почившую на треть сигарету в сторону. — Лучше хоть какой-то, чем никакого вовсе. Ну и дерьмовое же у тебя курево…
Оля понюхала пальцы, поморщилась, бросила в рот пару подушечек жевательной резинки.
— Сама как? — последовав примеру сестры, отбросил Лидс огарок, медленно и даже несколько с садистской медлительностью растёр угольки о землю.
— Нормально. Вот, теперь целая своя комната есть.
— Поздравляю, — скривился Лидс.
— Спасибо, — ничуть не смутилась сестра. — Знаешь, а я ведь мечтала о том, чтобы у меня был свой уголок. Вот, как бабуля представилась, да я обратно к вам перебралась, так и мечтала. Никогда не думала, что будет вот так…
— А о чём думала?
— Не знаю… — на секунду задумалась она. — Ни о чём. Зато сейчас, когда мать начала в истерике биться, представила, что было бы, если на месте Лёни оказался ты или я…
— И что?
— Да ничего… — пнула она кусочек дорожной глины. — Мне кажется, наша мамаша постояла бы у могилки, приличия ради, да пошла бы по своим делам. Ни истерик, ни слёз… Ей всегда было на нас насрать. Для неё был только Лёня… Меня к свекрови сплавила. Тебя… Да тебя и сплавлять никуда не нужно было. Просто за собаку почитала…
— Не преувеличивай.
— Да это я ещё приуменьшаю. Ты же не слышишь, что о тебе за глаза мамуля говорит.