Барбер понимающе кивал. Его допрос был много кратче, но суть имел ту же. Задёрганный полицейский протараторил давно знакомые вопросы за десять минут, объяснительная с невинным бредом исписалась за пять. На Бэкхема отчего-то времени отвели не в пример больше.
— А чего не выпускают? — бросил из дальнего угла кто-то из «буддистов».
— Хрен его… — брезгливо подёрнул щекой Бэкхем. — Сказали: «До выяснения личности могут и на двое суток задержать».
— Да, ну! — гулко зароптал фанатский люд.
— Когда такое было?!
— Без заявы нет предъявы!
— А ну, пасти захлопнули! — злобно прилетело с обратной стороны решётки. — Вот! — небрежно махнул рукой дежурный лейтенантик на заполненность камеры.
По утреннему хмурый капитан прошёлся по фанатам цепким взглядом, опустил в бумаги, снова прошёлся, снова опустил.
— Значит, так… — не без усилий поднял он затянутые хмарью раннего утра глаза. — Вот этого и этого, — кивнул он на Барбера и такого же бритоголового и бородатого фаната из группировки Златана, по прозвищу Репей, — на пальцы. Остальных — гони на хер!
— Понял, — кивнул дежурный. — Лысые! — гаркнул он в камеру. — Сюда подошли, руки вытянули!
Стальные кольца сухо щёлкнули на запястьях, оставив двоих прикованными к неподкупным прутьям.
— Там ещё три «курятника», пойдём, глянешь… — увлёк лейтенант капитана дальше по коридору, уже не обращая никакого внимания на четыре ладони, вывешенные в коридор грязным бельём.
— На тебе что-нибудь есть? — негромко поинтересовался Барбер у такого же прикованного хулигана.
— Да, нет, особо. Так, административка… — вполне буднично отозвался тот. — А на тебе?
— Тоже чисто.
— Ну, значит всё нормально.
— Ага… — досадливо усмехнулся Барбер и чуть дёрнул коротенькую цепь в стороны. — Уже нормально…
Когда усталый УАЗик жалобно скрипнул тормозами во дворе ничем не примечательной многоэтажки, «ночной лейтенантик», стиснув тугую чёрную папку, юрко вынырнул из машины и бодро зашагал куда-то к торцу дома. Водитель же вальяжно развалился в кресле, сладко и неспешно закурил. Уже немолодой чуть тучноватый мужчина, с глубоко въевшимися в уголки глаз смешливыми морщинками, казался дружелюбным, несмотря на отталкивающую серость полицейской униформы.
— Командир, — будто к старому знакомому обратился Барбер, из зарешёченного закутка «багажника». — А, может, угостишь цигаркой честного арестанта?
— Шпана ты, а не честный арестант! — беззлобно хохотнул водитель и протянул сразу две сигареты. Златановский лысый бородач любезно отмахнутся, Барбер же, помятуя о том, что наглость — второе счастье, забрал обе. Прикурил, с благодарственным кивком вернул зажигалку.
— А куда это мы прикатили? — решив, что втираться в доверие нет ни времени, ни особенного желания, напрямик вопросил Барбер.
— В суд, — легко и непринуждённо отозвался водитель. Видать никакой тайны в этом не содержалось.
— В суд?
— В суд, в суд, — не оборачиваясь, закивал он. — Вон там, — махнул рукой на угол многоэтажки, — в полуподвальчике.
— Суд в подвале? — не поверил Барбер.
— Ну, это ж тебе не областной какой… Мировые судьи, как раз для такой шантрапы, как вы.
— И когда заседание? — живо поинтересовался Репей.
— Да, прям сейчас. Только бумаги возьмёт, — кивнул водитель на соседнее пассажирское кресло, — и поедем сдавать вас по адресу.
— Как это так?! — возмутился Репей. — А мы разве не должны хотя бы присутствовать?
— А вы и присутствуете, — обернулся на клетку водитель, деланно серьёзно сдвинув брови. — Как раз сейчас стоите, слушаете, как судья приговор зачитывает, раскаиваетесь в содеянном, и обещаете, что больше так не будете! А, может, и не обещаете. Потом в бумагах глянете.
— Беспредел… — ухнув филином, упал Репей на твёрдую узенькую скамеечку.
— Это не беспредел, сынок, — криво но, даже как-то грустно, по-доброму, улыбнулся водитель. — Это служба такая…
Спецприемник встретил запахом извести и промозглой сырости. Ею пахнуло в самом предбаннике, когда от местных «серых» заправил новых гостей ещё не отделила узкая клетка, отгородившая угол небольшого коридорчика. В ней мучительно неторопливо плавал по застойному воздуху почти час томительного ожидания. За это время мысли о съестном превратились в маниакальные. В последний раз Барбер ел прошлым утром — не гоже идти на дело, а потом ещё и на схлёст, с полным брюхом. Нутро тоскливо и громко подвывало, привлекая внимание. Редкие проходящие мимо вертухаи глумливо поглядывали. Иногда даже делали в воздухе круговые движения, будто показывая малому ребёнку, как нужно работать ложкой. «Ам-ам… — приговаривали они пару раз. — Ам-ам…»