И всё же, несмотря на столь занимательную компанию, Лидсу было невыносимо скучно. Больничный унылый быт казался мучительно угнетающим подвижность буйного естества. Ранний подъём, процедуры, отдых, редкие визиты врача… Хотелось в нормальный душ, без примесей хлопьев сыплющейся с потолка побелки. Приличной домашней еды, а не «каши из топора», да паровых котлет из перемолотых в нещадной мясорубке хрящей. Хоть какого-то более замысловатого движения, чем походы в туалет и обратно, да редкие прогулки по больничному двору.
В первые дни было не так скучно… Отбитая почка привносила в существование свой «чёрный юмор», провоцируя непроизвольное мочеиспускание прямо под себя. Катетер нерасторопные врачи сподобились поставить уже тогда, когда в нём не было особой нужды. Хотя чему удивляться? Пациент «бесплатный», да и от покупки «нормальных» лекарств отказывается…
Теперь всё было унылее. И накатывающая мутными волнами тошнота вовсе не добавляла веселья, а лишь вносила неясность в ситуацию: от чего же так хочется блевать — от сотрясения мозга или же от того, что этот самый мозг начинает отмирать от неимоверной скуки?
Редкие визиты сестрёнки разбавляли тягучий кисель ожидания выписки лёгкими нотками цветочной нежности, что оставляли в воздухе её духи. Правда, как только Оля уходила, контраст больничной обыденности с миром за пределами царства медиков, глухо бил деревянной киянкой по голове, повергая в ещё большее уныние.
Вот и сейчас, когда с момента прощания с сестрой прошло всего каких-то десять минут, чуть голубоватая серость здешних стен начинала давить с новой силой.
Телефон, один из тех редких неубиваемых технических раритетов от финнов, что не жалко брать на акцию, радостно завибрировал под подушкой, напрашиваясь на временное освобождение. На экране светилось: «Шарик» — и это не могло не радовать, но в то же время подсаживало в мозг ростки новой грусти. Ведь товарищ уйдёт, а Лидс останется…
— Здорова, Вова! — с напускным весельем, ответил Лидс.
— Здорова! — усмехнулся Шарик. — Или ещё нет?
— Нормально всё. Уже даже блевать не бегаю. Так, штормит иногда, чутка.
— Поздравляю. Спускайся, покурим, постоим…
Трое парней, набросив на головы капюшоны, ёжились на влажной скамейке у входа в травматологическое отделение. Мелкой мороси было далеко до настоящего дождя, но она будто подбадривала осенний холодок кусаться чаще и ловчее, заползать под толстовки и облизывать порывами ветра озябшую плоть.
— Ну, где ты лазишь?! — бурчал Барбер, пожимая ладонь узника эскулапских лабиринтов. — Мы уже тут всё хозяйство себе отморозили.
— А вы на мокром не сидите! — подметил Лидс, кивая на лавочку.
— В ногах правды нет.
— Да её и в заднице нет, — гоготнул больной, опустившись на корточки. — Как дела? На выезд кто гонял?
— Не… — печально покачал головой Бэкхем. — Мы с Егором не выездные были. Точнее, Егор. Я-то мог, да… — он лишь отмахнулся.
— Да? А чего так?
— Да повязали их! — вместо товарища, пояснил Шарик. — Там, когда Будда со своими ударил, очень скоро менты прикатили. Причём, в знатном составе. А потом ещё и ещё. Никого не разнимали. Просто, тех, кто упал, да от общего замеса отбился — в бобики, а потом и в автозак напихивали, суки… Вон, — кивнул он на Барбера с Бэкхемом, — этих тоже загребли. Я Славика пытался отбить, но как-то не сложилось…
— А чего так?
— Того! Нахрапом не получилось. А потом уже не вариант был. Загребли бы — присел надолго. Сейчас, сам знаешь, за махач с мусорами и пятёру впаять могут, на раз.
— А сам-то не гонял?
— Нет. Без вас как-то не в кайф. Да и работа. Хулиганья, вообще, человек пять только поехало. По-моему все от Златана. Кстати, это Златан тебя от «космонавтов» спас, можно сказать.
— Спас?
— Ага… — часто закивал Шарик. — Он тебя в дворик оттащил, да в подъезде положил, когда увидел, что менты урожай собирать начали…
— Ясно. А то я только драку помню, — признался Лидс, — а потом сразу больничку. А вы-то как? — обратился он уже к Барберу с Бэкхемом. — Понравилось в обезьяннике?
— Да мы в обезьяннике только переночевали, — отмахнутся Барбер. — Потом суд и меня ещё с одним хуйлом на десять дней в спецприемник.