На экране, между тем, замелькали волжские сосновые леса. Скит старца. Снова лесные шишкинские пейзажи. Тяжеловесные стены и башни Песношского монастыря.
И вдруг закрутилось. Понеслись по лесным тропам конные лучники с сайдаками, кметы с ручницами, и бердышами, в острых шапках, заскрипели крытые телеги, кареты закачались на буераках.
Царский поезд приехал к святому Вассиану Топоркову, бывшему Коломенскому епископу, а нынче мирному старцу, иноку Песношского монастыря. В давние прежние годы Топорков был одним из любимцев великого князя Московского Василия, отца нынешнего Иоанна. Иван с царицей и младенцем Димитрием решил навестить соратника отца. Старец Зосима следовал в царском обозе.
Царская челядь суетилась, бегала, устанавливала скамейки и столы перед кельей Вассиана, готовясь слушать мудрую беседу.
Анастасия с младенцем Димитрием на руках уже сидела на богато разукрашенном троне, рядом с царским.
Вышел Вассиан, поклонился на четыре стороны света.
— Исполать тебе, великий царь. Здрав буди и благостен в делах, — сказал Вассиан.
Все кланялись в ответ. И Иоанн поклонился, спросил, в чем нужда, какова жизнь монастыря.
— Вот жертва моя посильная, — сказал Иван, и служители понесли из карет кованые сундуки.
— Спаси Бог, — поблагодарил Вассиан. — Много ли братии надо? Чтобы Бог услышал, да по делам воздал. Ты-то како, царь-государь, како вершишь дело государское?
Мудрая беседа началась.
— Трудимся, святой отец, с божьей помощью, — отвечал Иоанн.
— Тяжела ноша, — закивал головой старец. — Слыхивали мы, ох тяжела!
— Поведай ты мне, святой отец, как царствовать надобно, чтобы всех округ держать в послушании да в страхе божьем? — спросил вдруг Иван и наклонил ухо к Вассиановой бороде, будто, чтобы не услышал никто другой заветную тайну.
Но Вассиан подумал, помолчал, потом ответил громко, так что всем было слышно:
— Если хочешь быть самодержцем, батюшка царь, единым над всею землею, не допускай советника, умнее себя, потому что ты лучший изо всех.
Видно было, как запереглядывались ближние бояре. Даже Анастасия, передав младенца няньке, внимательно слушала, подперев кулачком подбородок. Наш старец Зосима внимал пристальнее всех, даже ломал пальцы от напряжения. Стало заметно, что следователю Ивану Петровичу в облике старца Зосимы очень хочется вмешаться и задать вопрос.
А мы ведь его не предупредили, что вмешиваться следует очень осторожно.
— Царь должен один бысть, един, как Бог, — вещал Вассиан. — Простой человек утешен дружбой и любовью, но помазанник Божий утешен только лишь властию.
— Истину баешь ты, святой старец, — сказал Иван.
— Если будешь тако держать власть, то станешь тверд на царстве своем и все будет в руках твоих… — продолжал Вассиан пророческим гласом.
И тут мы увидели, что старец Зосима не выдержал. Он ерзал на дубовой скамейке, сжимал и разжимал пальцы, а потом встрял:
— Уместно ли, брат, монастырскому затворнику, вмешиваться в дела мирские и давать советы властителю? Божеское ли то дело?
Вассиан удивленно поднял голову, Иоанн недовольно сверкнул глазами на старца Зосиму.
— Я сам вопросил инока, старче! Никакого его греха здесь нет.
Зосима смешался и замолчал. Анастасия не произносила ни слова.
— Если же кто имеет при себе людей умнее себя, — продолжил Вассиан, будто и не слышал, — особо, коли он властитель, како ты, царь, то, по необходимости, будешь им послушен…
Зосима заерзал, собираясь еще раз возразить:
— Не божеское слово молвишь, брат, — сказал Зосима упрямо. — Не искус ли то греховный? Не кличешь ли беду, брат мой?..
Вассиан не слышал:
— Во святом писании навечно заповедано, ежели кого любишь или кому поклоняешься, то творишь себе кумира. А то грех большой. Особо для избранника божия. Ему в одиночестве надлежит пребывать, рядом с Богом.