Лиза посмотрела на него грустным взглядом, взглядом безнадежно влюбленной женщины и грустно сказала:
— Наградой мне станет совсем другое.
Иштван спрятал взгляд и отошел к окну.
— Ты все еще любишь свою даму икс.
— О чем ты? Я не понимаю.
— Ну же, родной мой. Я все знаю. Я женщина, я все чувствую. В твоих глазах горит печаль о ней.
Иштван промолчал, продолжая бесцельно смотреть в окно.
Лиза грустно вздохнула и вышла, бросив на ходу:
— Ты всегда можешь рассчитывать на меня. Я сделаю все, что от меня зависит.
Когда дверь за ней закрылась, Иштван тихо сказал:
— Спасибо.
Глава 6
Домой Иштван вернулся поздно вечером. Все еще находясь в грустных мыслях, он лишь мельком бросил взгляд на тройку саней, стоящую в отдалении, не предав этому факту значения.
Его дом располагалась у западной стороны Большого канала. Ранее этот особняк, еще до первой его перестройки принадлежал одному купцу первой гильдии, но после его смерти, вдова продала дом и прилегающие к нему земли барону Обличу, отцу Иштвана. Барон пристроил главный дом, построил конюшню и каретную. Перестроил оранжерею и купальню, и для своей супруги возвел небольшую часовенку.
Позже барон пристроил зимний cад, окнами выходящий на Малую Невку и липовую аллею протянувшуюся вдоль всего берега. Зимой и летом, сад почти всегда был залит солнечным светом, благодаря витринным окнам установленным во всю высоту этажа. Это было любимое место Иштвана. Часами он мог сидеть в своем старом потрепанном кресле, предаваясь воспоминаниям и своим мыслям.
Иштван зашел в дом, и услышал звуки фортепиано. Они доносились из музыкально зала. Это был Апрель — Шопена. Иштван положил перчатки на мраморный столик у входа. И осторожно, стараясь не шуметь, прошел в белую комнату.
Старый слуга сыщика, который одновременно выполнял роль его камердинера, лакея и личного повара, жил в служебном помещении, построенным для него возле оранжереи, поэтому Иштван был крайне удивлен тому, что в столь позднее время в его доме мог находиться посторонний. Иштван уже привык к строптивому нраву старого слуги, уже давно отказавшегося дожидаться возвращения своего господина. Но наличие гостя в столь позднее время, поразило его своей необычностью.
В комнате, залитой лунным светом, отражающимся в белых поверхностях стен и рояля (отсюда и название музыкального зала — белый), за инструментом сидела девушка. На ней было теплое, синее платье из дорогого бархата. Ее руки порхали по клавишам, незаметно, едва уловимо, и старый инструмент, который стоял здесь, скорее для красоты, и уже много лет, после смерти баронессы Облич, не использовался по назначению, издавал прекрасные звуки трогательной мелодии.
— Как вы вошли? — строго спросил Иштван, обращаясь к незнакомке.
Музыка стихла. Незнакомка обернулась и в белом свете луны, Иштван узнал Великую княжну. Увидев сыщика, Катя мило улыбнулась и невинным, слегка лукавым голоском ответила:
— Ваш слуга впустил. Довольно премилый старик. Он так долго рассказывал мне о вас, что я могу теперь смело утверждать, что знаю о вас все.
Иштван про себя выругал за болтливость Демидыча. Старик и в самом деле любил поговорить, но из-за своего одиночества ему редко это удавалось. И оттого этот седовласый иуда так искренне радовался редким гостям.
Завтра же выгоню этого пройдоху! — подумал про себя Иштван, заранее зная, что никогда не сделает этого в память об отце, хотя это желание в последнее время возникало у него довольно часто. Когда родители Иштвана погибли при крушении поезда, Иштван распустил всех слуг. Только Оскар не пожелал уйти. Старик так привык к барскому дому, что считал его своим. У него не было родственников, не было друзей, и Иштван решил, что будет жестоко вот так выгнать несчастного старика на улицу. Позже он не раз пожалел о своем решении, но все же имел к своему преданному слуге очень трепетные, почти сыновья чувства, поэтому Оскар Демидович, до сих пор служил в особняке.
— Вам нельзя здесь находиться. — строго сказал Иштван и сняв пальто бросил его на спинку кресла.
— Почему? — совершенно искренне удивилась Катя. — вы ждете кого-то другого?
Иштван включил свет, и девушка недовольно поморщилась.
— Выключите! Выключите немедленно! — махнула она ручкой. — А впрочем… Мне все равно. Я пришла поговорить с вами.
— Поговорить? О чем? — искренне удивился Иштван.
Эта девушка начинала пугать его своей непредсказуемостью. Одному только богу было известно, что за мысли могут кроиться в ее маленькой, прелестной головке.
— Вы поступили очень не хорошо, когда бросили меня одну на том балу.
— У меня были на то причины, — спокойно ответил Иштван.
Он забыл, что накануне, уже собирался войти за княжной следом, может быть даже пригласить ее еще на один танец, попытаться разъяснить случившуюся между ними сцену, но ему помешал случай. А после этого он даже не вспоминал об этом.
— К тому же, вы сами просили меня не тревожить вас. — неожиданно вспомнил он.
Катя недовольно фыркнула и вернулась к музицированию. Вновь ее пальцы запорхали по клавишам, извлекая из старого, уже казалось изжившего свой век инструмента божественную мелодию. На этот раз она играла Моцарта. Неожиданно музыка стихла, и Катя резко обернулась. В ее глазах стояли слезы.
— Вы меня очень обидели. — неожиданно выпалила она.
— Чем же? Позвольте узнать?
— Своей холодностью. Я открыла вам душу, дала надежду.
— Вы Екатерина Дмитриевна, простите заранее мне мою дерзость, в моих глазах маленький, капризный ребенок. Желающий достичь недостижимого.
Катя фыркнула, но ни капельки не обиделась, а наоборот даже вся просияла самой очаровательной улыбкой.
— Вы ведь не считали меня ребенком, когда целовали, господин сыщик. Не так ли? — лукаво подметила она.
— Я думаю вам, Ваше высочество, нужно уйти, — тихо сказал Иштван. — В столь позднее время, девушке вашего положения не возможно находиться в доме холостого мужчины, к тому же без сопровождения. Это безрассудство.
— Кто это решил? Вы, господин сыщик?
— Таковы правила приличия, Екатерина Дмитриевна. — официально ответил Иштван.
— Меня мало волнуют какие-то там правила. Все это слишком банально и старо. Вы ведь читали Анну Каренину?
— При чем тут это?
— Вы читали, — сама себе ответила Катя, — Я видела у вас эту книжку на столике. Вы считаете, что ее любовь не заслуживает уважения, только лишь потому, что она была замужем? Вы вероятно считаете ее низкой и недостойной вашего внимания женщиной. Но в моих глазах она святая. Она сумела вопреки всему остаться верной своему сердцу. Не предать любовь, а упиваться ей и жить. Да, господин сыщик, она умела любить, умела жить. А такие как вы убили ее своими правилами!
Катя говорила эмоционально, вероятно свежи были еще ее впечатления от прочтенной книги.
Иштван невольно усмехнулся.
— Но вы Екатерина Дмитриевна не Каренина, а я, не знаю к счастию ли нет, не Вронский.
— Мы те, кем являемся на самом деле, — задумчиво произнесла Катя, — и те, кем хотели бы быть.
Иштван сдался. Он выпрямился в струну, по старой армейской привычке и строго посмотрел на Катю.
— Я не собираюсь обсуждать с вами такие вольные темы. — сухо предупредил он.
— Отчего же? Хотя… Напрасно. Это очень занимательная тема, для молодой девушки и отважного офицера. Вы не считаете?
Иштван замер в удивлении. Она явно кокетничала с ним. Эта девочка, совсем невинная в своих познаниях жизни открыто флиртовала с ним, с боевым офицером, с человеком строгой военной закалки. Все это казалось ему таким трогательным. Он любил ее, но любил любовью другой, не так как в свете любят женщин. Он любил ее любовью созидательной, душевной, трепетной. Знать, что она есть на свете, знать, что о ней все его мысли, этого ему было достаточно. И вот она сидит у него дома. Одна, в полной темноте, играет на пианино и ведет взрослые речи.
— Я провожу вас. — сказал Иштван.