И Владик стал снова думать об Анчаре. Где же он, этот несчастный пёс? В изувеченной машине его не было - Владик сам видел пустой багажник с оторванной крышкой. В автобус, очевидно, он не влез: он обязательно сидел бы тогда у больницы, и папа его бы заметил... А может быть, он ранен и лежит где-то там у дороги, истекая кровью?
- Владик, - донёсся до него голос мамы, - ты что, заснул? Я зову, зову... Ужин на столе.
Обращаться за помощью к родителям было сейчас бессмысленно. Во-первых, он уже спрашивал папу об Анчаре там, во дворе, но папа ему даже не ответил. Во-вторых, мама и папа могут решить, что он бесчувственный, думает о собаке, а не о людях...
Значит, надо действовать самому. После ужина мама ляжет спать, а папа будет ещё долго читать свои медицинские книги - он читает их каждый вечер, говорит, что боится пропустить что-нибудь новое. Ладно, ляжет и Владик, но спать не будет, а притворится спящим... И как только папа погасит настольную лампу и заснёт, Владик тихонечко встанет и пойдёт за Анчаром. Как выбраться на шоссе - он знал, в каком направлении уехала шоколадная "Волга" - тоже знал по рассказам водителя: тот говорил, что катастрофа произошла возле какого-то колодца, где есть съезд на лесную просеку. Он пойдёт очень быстро и к утру обязательно будет дома. А вдруг Анчара придётся нести на руках? Может, удастся остановить попутную машину? Хорошо, что у него в коробочке из-под леденцов лежат два рубля - всё, что пока удалось собрать на велосипед...
* * *
Почему ночью всё кажется незнакомым и таинственным? Даже двор, известный до последнего камушка, выглядит так, как будто за каждым деревом кто-то притаился и только ждёт удобного мгновения, чтобы кинуться на тебя сзади. Хуже всего на базарной площади: её надо пересечь из конца в конец, а ведь площадь обнесена островерхим забором, и кажется, будто ты попал в какую-то западню... А какая она большая, эта площадь! Днём тут очень весело и красиво: фрукты продают не килограммами, как в городе, а вёдрами, масло - овальными тугими ядрами, завёрнутыми в капустные листья, а лук, красный перец, сушёные грибы - длинными вязками, висящими на шее у продавцов, как диковинные ожерелья. Но сейчас, ночью, Владику здесь жутко.
Столы, наконец, пройдены, теперь надо пробежать мощённую булыжником площадь. По воскресным дням здесь стоят колхозные грузовики, с которых продают белых, отчаянно квохчущих кур или оранжевые абрикосы. Площадь замыкают голубые от лунного света приземистые каменные амбары, между ними есть проход к калитке, выходящей в короткий глухой переулок, который упирается в шоссе. Но в тот самый момент, когда Владик ныряет, как в ледяную воду, в этот узкий чёрный проход, раздаётся крик "Стой!", и от дверей ближайшего амбара отваливается огромная, нелепая, какая-то остроконечная фигура...
Сердце у Владика летит в бездонную пропасть, а ноги вместо того, чтобы удариться в аллюр, делаются ватными и не могут двинуться с места.
- Куда собрался? - говорит фигура дребезжащим стариковским голосом. - Ночь на дворе.
Владик молчит, но постепенно понимает, что это - сторож, ну да, обыкновенный сторож: просто он в длинном прорезиненном плаще с поднятым капюшоном.
- Да ты не дрожи, не дрожи, - говорит сторож. - Бежать ночью не боишься, а с человеком поговорить - боишься. Может, украл чего-нибудь, а? Ну, признавайся!
И тут Владик неожиданно рассказывает сторожу всё. Наконец-то за целый день нашёлся человек, готовый его выслушать. И Владик говорит, говорит... Про Ивана Саввича и Анчара. И про то, как самоходный кран притащил в их двор растерзанную "Волгу". И как плакал водитель, уткнувшись в дверцу своей кабины. И как он, Владик, ждал-ждал, пока уснёт папа, и нечаянно уснул сам и проснулся только в три часа ночи... И как он всё равно пойдёт и спасёт Анчара.
Сторож слушал очень внимательно, рядом с ним Владику было совсем не страшно, и вся эта экспедиция за Анчаром снова стала казаться ему вполне осуществимой. Он даже стал орать и размахивать руками:
- Сейчас, значит, в переулок, потом по шоссе...
- Сорок километров пешедрала? - осведомился старик. - Ты в уме, нет?
- Ну и пусть сорок, - сказал Владик. (По правде говоря, он не думал, что это так далеко, но сдаваться не хотел). - Ну и пусть! А как же Анчар? Вдруг его там волк задерёт? Или рысь! Или у него лапа сломана! Пусть пропадает, да?
- Тут не то что волка - зайца на сто вёрст кругом не сыщешь, ухмыльнулся сторож. - Всех охотники перестреляли. А ты вот чего, ты меня слушай: я собак знаю, я с ними всю жизнь живу. Придёт твой пёс домой. К утру и добредёт помаленьку. Его, видать, оглушило при аварии, вот он к людям и не выполз - вылетел из багажника и откатился в кусты. Как очухается - обязательно пойдёт домой. Собаки всегда домой идут, это у них в крови.
- А если не придёт?
- А ежели не придёт - значит, проси у батьки машину, ихнюю, с красным крестом. Ясно? Да он, небось, дома уже, под дверью лежит. Ты топай, топай!
И Владик "потопал". Вокруг всё было белёсо-серым и ничуть не страшным. А когда Владик дошёл до своего дома, то солнце окрасило крыши, деревья и тротуар в золотисто-розовый цвет. Но в подъезде было сумрачно - только один узкий длинный луч пробился сквозь запылённое лестничное оконце на площадку. И на этой серо-жёлтой полоске, прижавшись вплотную к опечатанной сургучом двери квартиры Ивана Саввича, лежал Анчар.
* * *
На улице совсем темно - значит, уже одиннадцать часов. Под притворённой дверью Владикиной комнаты - тоненькая полоска света: это папа читает за своим столом, прикрыв сверху лампу сложенной вдвое газетой. И Анчар спит на подстилке в прихожей. Владику тоже пора спать - вот уже полчаса или даже час, как он лежит в постели. Но он не спит, а думает.