— Вот хозяин, — ведун того больно в плечо пальцем торкнул.
— Ну тебя к лешему, нежить! — гаркнул Извор, отряхиваясь, будто что на нём налипло.
— Чего пришёл, говори? — обратился к Миру. — Кони твои при тебе, поясов наборных не ищи — уже серебряные бляхи на монеты перелили, — на место своё усаживается, возле колодезного ствола и другого уже к себе манит и осёкся в миг, увидев перед собой, двумя пальцами удерживаемый, перстень с волчьим оскалом.
— У конокрада одного на груди, возле сердца перстенёк нащупал. Может поможешь отыскать его? Больно нужен он мне.
Ведун встрепенулся, отрясая своё замешательство, и в миг сделав безынтересный вид, отвернулся, словно не желая слушать того, а Мир продолжает наседать:
— Ты мне только скажи, кто владел этим перстнем, у меня вопросы есть к нему. Пусть не тревожится — пояса наборные ему в уплату за ответы будут.
— Не вижу его среди живых — утоп он.
— Что значит утоп?
— А то и значит, — шикнул в сторону, а потом по птичьему голову свернул, глазом единым на того уставился. — Нежить, боярин, ты повстречал. Она тебе твоё же из Нави (мир мёртвых) передала.
Вдруг ведун будто ворон подпрыгнул, что Мир от неожиданности назад попятился, а тот, каркая и тряся своими бубенцами, притянулся к перстню, крутя головой подобно птице, осмотрел с разных сторон, потом весь затрясся, переломился вперёд, в узел собираясь, и на полусогнутых ногах прокрутился, очертил круг полами своего замшелой безрукавки, собравшихся курян от себя отгоняя. В миг выгнулся в спине дугой, запрокинув голову назад. Протянул руки к небу, истошно затряс бубенцами на посохе, резко оборвался и медленно выпрямился обратно, обратив свой одноглазый взгляд на Мирослава.
— Ты, волчонок, у отца своего спроси, как он невинных загубил, как любовь растоптал, — прошипел, шею как гусак вытянул.
— Мир, не слушай его! Он явно пустобрёх, который скажет всё ради прибыли, — ражисто выкрикнул Извор, не доверяя ведуну.
— Мать твою даже Лада защитить не смогла, — продолжал тот. — Погибла она от того, что муж её бесчестие сотворил.
— О чём ты? — недоумевал Мирослав.
— Кровь её на руках отца твоего.
— Мой отец в Курске был, когда мою мать убили, — в задумчивости оправдывался, а потом оживлённо к нему обратился, желая выведать о убийцах матери. — Ты знаешь чья вина эта?
— Знаю, что этот перстень всему виной, — нацелил на того скрюченный палец.
— Он утерян был…
— Перстнем этим владел тот, — не обращая внимания, ведун продолжал зловеще пророчествовать утробным голосом, — кто должен был уже давно сгнить, только ходит он по земле сей, ест и веселится, — а потом глаза вытаращил вдаль, пальцем, мимо всех, куда-то торкает и как заверещит на распев. — Вижу, вижу… юницу вижу волосом светлую да голосом нежную, — с молниеностью обратил свой взор на Извора. — Невеста твоя! А вот вижу, что отроком обурнулася. Обернулася, кольчугой звенит, шелом (шлем) на солнце блещет, на коне скачет, скачет по полю вместе с отцом своим. А отец-то — витязь добрый, витязь светлый, — приподнялся, и в полуприсяде загарцевал, словно на коне скачет, сам своими многочисленными бубенцами гремит и продолжает пророчествовать, — а вокруг-то всё вороги, вороги, вороги…
Склоняясь ниже к земле, зачеканил всё тише и тише, пока не смолк, а потом резко вытянулся, в стойку встал, руки вместе сложил, будто меч держит. Размахнулся невидимым булатом, рубанул раз, второй, как заправский воин и, перехватив обратным хватом с разворота провёл невидимым лезвием возле шеи Извора, повернувшись к тому спиной. А тот ошарашенный, за горло схватился будто действительно холодная кромка полоснула.
— Убил тот витязь друга своего, изрубил грудь его, — добавил тихо. — Вижу, кошкой дикой вцепилась она, в руку витязя да бесстрашно-то, витязя не доброго, витязя-то злобного. Вот клинок двухлезвийный сверкнул в руках половца, а у половца личина яростна, — искривил лицо злобной гримасой. — И срубил ворожина её, будто веточку берёзовую. Вскинет юница руки…
Замер, сжался весь, а потом резко изломался, в другую сторону дугой вывернулся, и тонко, протяжно воскликнул надорванным голосом:
— Больно-то как, тятя! — резко расправив руки, словно подкошенный, опрокинулся навзничь в грязную лужу возле колодца, показывая, как сражённое смертным ударом хрупкое тело упало…
…упало, расправив руки, в тёмную воду реки, окрасив её рудистостью. Пропало в фонтане брызг, скрылось под водой и показалось поодаль, понеслось вдаль, уносимое быстрым течением.
— Что ты такое говоришь? — подскочил к тому Извор, отряхивая из своей головы воспоминания из далёкого прошлого, осел возле ведуна и затормошил того, схватив за грудки, перебирая бубенцами.