— Мир, и ты веришь в эти байки? — Извор недовольно взглядом измерил густую толпу.
— Держи ещё, — Мирослав, не отвечая тому, протянул девчушке мошну. Малая в улыбке растянула все свои озорные веснушки и, отвесив содержимое, мелко раскланиваясь и прижимая кожаный мешочек к груди, затараторила:
— Благодарствую, боярин. Я теперь муки да мёда куплю, медовых хлебов наделаю да на торжище снесу.
— Сдаётся мне, что он конокрадов знает, — Мир наконец, подозрительно прищурившись, ответил Извору, провожая взглядом слегка прихрамывающую девчушку идущую к толпе, плотно окружившую колодец с жоравлём. — Помнишь, когда мы в степи заблудились, дружина старца одного видела. Они пока его гнали, в лесу заплутали, а тот как в землю канул. Может и по его указке те промышляют кражами, да и с половцами может заодно. Его испытать как следует нужно.
Солнце уже к западу путь наметило, а люд всё не расходится — кому заговор на удачу, кому на урожай, кто-то жениха богатого ищет, иная вторую жену мужа извести хочет. Ведун никому не отказывает, бубенцами своими гремит, то крухнет, как стервятник, то курой заквохчет, а толпа то ахнет, то воскликнет.
Надоело Извору вокруг толпы ходить, хотел вклиниться, да не тут то было — всем надо до заката успеть, и плата ведь небольшая — векшу в колодец кинуть. А коли нет, так и пара яиц сгодится или мёд первый.
— А ну, расступись! — Извор гаркнул над головами.
Только это никакого действия не возымело. Поднахрапился Извор, растолкал всех, путь для сына наместника расчищая. Люд сначала завозмущался, не разобрав что к чему, а как увидели, что бояре, тут же и смолкли. Да и сам ведун их звать к себе начал, волком подвывает и к себе посохом выше своего роста, с козлиной головой вместо навершия, да связкой бубенцов под ней, крутит на них указывая.
Расступился люд, открывая взору бояр ведуна, в замшелой длинной рубахе в пол, которую верно никогда и не стирали, такой же длинной безрукавке, по отрёпанному краю росшитую мелкими бубенцами, что при каждом движении разносился не только затхлый смрад, но и дребезжание. Его не совсем седые волосы были разделены спереди на пробор и заплетены в несколько кос, свисающих спутанными паклями по бокам, а сзади для отвода злых духов одна толстая и длинная, ниже талии. В каждую по перу сойки вплетено. Косы были и в косматой бороде, в которой прятался край широкого шрама, пересекающего всё его лицо, сросшегося уродливым разрывом, искривив нос, губы и бровь, в завершение всего устрашающего вида, зияла чернотой одна пустая глазница.
Ведун выть перестал, на тех одним ясным глазом уставился, а другим, будто в тайный мир, скрытый от человеческого взгляда, зрит, словно видит всё потаённое.
— Чего пришёл, волчонок? — задребезжал хриплым голосом.
— Почему кличешь так? — огрызнулся Мирослав.
— Словно волки пришли сюда, данью обложили, простой люд обираете, чтобы у князя жито (зерно, еда) в преизлишке было, пока другие голодом изнывают, — сказал, будто плюнул, окатив Мирослава своим негодованием. — Гончарные и стеклодувные пыхтят и днём, и ночью, кузни своим звоном так округу сотрясают, что до моей землянки, что в глуши, вместо птичьего тиликанья доносится. А потом всё обозами то в Переяславль, то в Киев, то Чернигов идёт. Ненасытны у Ярослава дети — будто в их чреве дыра зияет (Здесь отсылка на троих сыновей Ярослава Мудрого. Раздел Киевской Руси на три княжеских удела незадолго до смерти Ярослава привело к необратимым последствиям в связи последующего дробления Руси и начала междоусобиц).
— Не мой отец, так другого сюда пришлют. А за то, переяславльские сотни за порядком следят.
— А не они ли намедне делянку всю обобрали, весь мех до последней беличьей шкурки выбрали? Следят тоже?! — ехидно передёрнул.
— Половцы то были!
— Половцы ли? — скрипнул ведун голосом, весь передёрнувшись. — Да, даже если и половцы, что с того изменилось?! Защитники где были? Лиходейники и тати вокруг хозяйничают, а переяславльские только почестями друг перед другом, словно кони сбруей, звенят.
— Не в моей власти что-то изменить, — сожалительно отметил Мирослав, ловя на себе едкие взгляды курян.
— Не в твоей власти — верно, да и не в силах волка старшего, что в хоромах знатных сидит, — носом повёл по сторонам, как пёс принюхиваясь, громко втягивая в себя воздух, прыгает то к одному поселянину, то к другому.
Те шарахаются, а ведун дальше ищет, к Извору в припрыжку подбежал, перебирая бубенцами по мокрой, примятой множеством ног, мураве, и склонившись в полуприсяде, обнюхал того всего снизу до верху. Извор, оторопев с мгновение, от того отпрянул.